Нижнеудинск. Дорога в школу и мы

Версия 19:21, 8 марта 2017

Дорога в школу

      От двухэтажного деревянного дома на улице 2 Пролетарская, где в четвёртой квартире жили мои бабушка, дедушка, родители и я, до железнодорожной школы № 9 станции Нижнеудинск на Транссибирской железной дороге, было ровно двести метров. Мама работала рядом в поликлинике фельдшером и во время летних каникул мы ходили с мамой в школу полить её любимые цветы. Из детского сада я постоянно приходил к ней на работу. В 1963 году мне исполнилось шесть лет, и мама привела меня записать в школу. Маму спросили, по какой причине ребёнка отдаёте в таком раннем возрасте.
      - Много работаю, дома нахожусь мало, - ответила мама. - Ребёнок просится в школу.
      Спросили меня, хочу ли я учиться. Я молчал. Поспешили спросить ещё раз. На вопрос я не ответил, может от страха, я не знал.
      - Почему не отвечает? - спросили маму, - Ребёнок глухой?
      - На русском языке ещё плохо разговаривает, - объясняла мама. – Учится языку.
      Мама попросила меня сказать слова для учителей, на языке, на котором я умею говорить. И я заговорил. Все присутствующие учителя ахнули, аплодировали улыбаясь. Мою речь они поняли. Прекрасные изречения действительно звучали громко и красиво.
      - Что он читает? – удивлённо спросили в учительской. – Стихи собственного сочинения?
      - Да, стихи, - сказала мама. – Ему сами приходят красивые слова.

      Мои безоглядно искреннее оригинальные слова приняли за стихи и записали меня в класс. Щеткой зубы чистил и пошёл в школу первый раз. Каждый день из дома чуть пораньше выходил. От дома до школы расстояние было плотно насыщено удивительными объектами. Мой родной дом расположен в полосе отвода железной дороги у старого паровозного депо с цилиндрической водонапорной кирпичной башней, построенной в 1890 годы. Восточный фасад дома выходил на железнодорожные пути.

      Я выходил из дома, напротив, за путями в сквере Героям Революции, под рассветным бледным небом, обелиск тянулся к утренней звезде. Шурша позолотой листьев, переходил через рельсы разводного тупика и по шпалам лабиринтов подъездных путей шёл мимо рабочей столовки с макаронами, котлетами, компотом, низкими ценами и обеденным равенством. Проходил черёмуховый сквер с деревянными домиками моих одноклассников, отцы их работали машинистами. С другой западной стороны путей кричала без жалости и зла продольная пила в столярке. Её с обрезными досками в стружке рабочая зона примыкала к огороду нашего дома. Пахли доски лесами Сибири. Сухими обрезками мы топили печи.

      В свете светофора зеленого сопел седой паровоз. Шёл через угольные завалы старой кочегарки с высокой трубой, парной и гудком. Шёл мимо цеха подъемки, где для рабочих бесплатно лилась газировка. Останавливался иногда у бетонной ямы, куда сваливали изношенные болты, гайки, сломанные ключи от слёз, от счастья и от боли.

      Повторял стихи запоминалки, пропуская маневровые тепловозы, убегающие в заботах, словно соседи на работу. Далее шёл мимо к работающей днем и ночью кулинарии. Вдыхал теплый запах сытных булок, душистых батонов и свежего ржаного хлебушка. Здесь с хорошим настроением в Чистый четверг перед Пасхой выпекали большие и маленькие куличи с изюмом, покрытые сладкой глазурью.

      Перелазил через скрипящий забор Свято-Никольского храма. Засматривался, как солнце уж светло из-за тополей и ярко золотило купол и звонницу. Улыбались, золотые купала, радугой рассвета. Солнца луч касался глаз, проходил через сердце. Очень хотелось как-нибудь попасть внутрь храма, с любопытством взглянуть на правдивые иконы. Ничего не просить, а попытаться понять Вечной жизни простые законы.

      На спортивной площадке, покрутившись на карусели, мечтал о бархате неба синем-синем. Вертелась неба карусель, мелькали дома, прекрасные слова бесконечностью кружились и сквозь лазурь осыпались в никуда. Вспоминал их снова и снова. В сердце ищущем смысл обронённые невзначай буквы оставались. Укачивала неразбериха круговерть мою жизненную основу.

      Вставал, покачиваясь, и заглядывал в окна мастерской деповского художника. Невозможно было пройти мимо такой чудной красоты. Таёжный пейзаж чудесный сегодня был просто чудесен. Немного вместе с красками и холстами фантазировал о путешествиях. Десять лет я исследовал, рассматривал их содержание. Искусный живописец, посланный нести культуру из столицы в Сибирь, был одарен и искусен.

      Я шёл дальше и встречался на пути с яркой надписью новым локомотивом, построенным из собранного нашими руками металлолома. Любовно ладонью не погладить его я не мог. Останавливался, трогал руками, удивляясь, как можно создавать стальную машину из жёлто - розовых медных чайников и бело - палевых серебряных самоваров. Поправляя пионерский галстук, гордился, мой труд нужен железной дороге.

      Чтоб не опоздать, потом бежать приходилось вперёд мимо в зарослях сирени спрятавшегося военного мемориала ветеранам. Шёл мимо конторы депо и красного уголка с солнечными букетами роз, со сладким чаем в буфете и кружком кройки и шитья. Искоса смотрел направо на отделение линейной милиции, собирал свежие цветные проводки у цеха по ремонту фонарей. Не мигая смотрел на светлую местность через осколки цветного стекла. Прищурившись, любовался красными, жёлтыми и зелёными праздничными солнца узорами, не решаясь увидеть жизнь, как она есть.

      Под тихое падение разноцветных листьев в лужицы, искренне радуясь и мечтая, брёл, играя разными непроизносимыми согласными звуками, мимо конторы станции. У аптеки с гематогеном играл иногда с согласными в прятки. Шагал до угла клуба имени Кашика с кафе, библиотекой и кинозалом. Спасая леса, от бессмысленной вырубки, собирал по листочку макулатуру, заменяя похожие буквы, которые очень быстро превращали слова в другие слова в афишах, ожидая новые книги и фильмы.

      Разгребал бессвязных мыслей хлам и похожие на маленькое солнышко листья ботинками у здания отделения дороги. Время зачем-то очень быстро таяло. Дальше мимо промтоварного магазина с витриной модною, детской консультации, поликлиники, из окна которой мама провожала меня добрым нежным взглядом и долго смотрела вслед и в окна школы.
      Спеша по деревянному тротуару вдоль сквера сибирского ранета, с разбега залетал в школу. В школе пахло, книгами с новой жизнью.
      - Здравствуйте, - говорил я школе. – Больше не играю заблудившимися буквами.
      - Здравие, - пела родная школа. – Звени, заливаясь, первый звонок.

Неповторимая библиотечка

      После уроков, оглянувшись на школьную дверь, по дороге домой, я обязательно проходил мимо украшенного деревянной резьбой клуба железнодорожников имени Кашика станции Нижнеудинск. В этом двухэтажном доме обитающими вперемешку с веселым буфетом, в вечерней полутьме танцами, случайными знакомыми, дымом сигарет, мемориа́льной доской из долговечного камня, цветами, кочегаркой с пыльными окнами, очередью у кассы, духовым оркестром, пивными бутылками, сценой, кинозалом, праздничными концертами, знаменитыми персонами, почётными наградами и торжественными встречами тихо ютилась библиотечка.
      Нужно было обойти клуб с западной стороны, рядом с шикарным буфетом найти и открыть скромную дверь во дворец книги. В темноте мечтая о свете, спотыкаясь, поднимался неразумный по крутой скрипучей лестнице на второй этаж и оказывался на распутье, не в силах понять, по какой из дорог мне нужно шагать. В левой части располагалась дверь в кабинет опорной линейной технической библиотеки с цветными картинками паровозов на крутых откосах в окружении семафоров, флажков и фонарей. Справа был вход в зал профсоюзной библиотеки. Сердце выбрало само не мощные локомотивы. Стихи про буквы меня привлекали, в них поезда долго-долго ритм отбивали словами. Я открывал заветную дверь правую, смотрел на черно белый книжный мир, но входить не решался, робко стоял на пороге. Однажды вместе с мамой мы посетили этот уютный зал и стали гостями литературного клуба, который проводил соревнование стихотворений. На этой площадке творческие мечтания сбывались. Обыкновенные люди, друзья, коллеги и подруги, взрослые и даже дети артистично читали стихи. Всем желающим давали возможность высказать интересные мысли и обсудить смысл и рифмы конкурсных произведений. Самыми интересными были поэтические дуэли, на которых оживали печатные слова. Я затаив дыхание слушал и скромно стоял у двери. Удивлялся приятному общению хороших людей. Радовался, что меня допускали к выставке "Сборник счастья" из пополняющихся стихотворений победителей.
      - Почему сын Ольги Андреевны молчит? – спросила девушка. – Пусть стихи почитает.
      В порыве испуга постигая искусство выразительного чтения, я прочитал короткий стих про дрожащую росинку под золотым лучом. Потаённые мои стихи не растаяли. Все, чего прикасалось наугад моё слово, оживало, собой всё вокруг заполняя. В детском дыхании с помощью мысли мгновенно все обретало плоть. Я вдруг увидел ясно солнца свет, и неба ширь в нашей маленькой библиотечке. Прочитанные вслух стихи мгновенно изменяли мир, и я вдруг изменился. Ко мне привыкли и меня признали.
      Радушный библиотекарь другом лучшим для меня стал. При свете лампы над столом, мне позволили журналы читать в читальном зале. Весь путь истории земной рассматривал я в них. Просматривал новые поступления и старинные фолианты. Волшебные страницы не молчали, заставляли меня мечтать, и мир казался бесконечно интересным. Словно первооткрыватель я оказывался в сказке, в таинственной тайге, плыл по горным рекам, покорял заснеженные вершины и брел по пескам пустыни. Внимал советам, как себя в пути вести, и как надёжных друзей найти. Продвигаясь в книжный мир по годочку, учился родное слово любить, из книг не вырывал листочки. Меня влекло к томам старинным с пожелтевшими страницами, и я не забывал больничную книжную полку за вешалкой, в углу. Аккуратно лечил стареющих лучших друзей. Подклеивал отлетевшие обложки, зачитанные до дыр. Обтрепавшиеся переплёты достигшего старости толкового словаря Даля, без конца и без начала, собирал, словно кусочки жизни, по страницам. Престарелую книгу любил и берёг в тусклых буквах таинственных давно уж забытых старых истин. Мне интересно было, почему не улетели буквы из названий и как звалось что-то встарь? Отчего и почему? Как слово за словом создавался язык? Неизвестно? Старинные буква с буквой не ссорились, без сумятицы строили свод точных имён. Завораживала дореформенная орфография особенных аз, буки, веди, глаголь, добро и Ять. С интересом сочетания букв ъи произносил как ы. В прошлом несравнимом слове с заложенным смыслом вдохновлялся свежими идеями и новыми мыслями.
      - Книги бережёте, - добавил библиотекарь. - Без подсказки выбирайте романы.
      Как путеводная звезда библиотекарь под личную опеку записала меня на абонемент и допускала выбирать книги в книгохранилище на нижних книжных этажах. Дорогие альбомы замечательных художников на меня смотрели с недосягаемой высоты. Какое это было счастье копаться в книгах на полках занятых почти до потолка. Меня поражало количество замечательных книг, и я читал все книги подряд с верой, что в любой из них может быть счастье. На полках в переплетах темной кожи книги рядами стояли, покорно с бесценным кладом счастья ждали меня. Через пару лет я научился тщательно выбирать книги как друзей. Отличал томики стихов любимых поэтов. В собраниях сочинений классиков, нужные книги находил. Себя я начинал познавать, будто я находился в просторах огромной вселенной, где не умел книги Пушкина перелистывать вкратце. Не представлял, что можно вовсе не читать лучшие книги Джека Лондона. Удивлялся, вслушиваясь, как мой умный одноклассник Сергей Роленков, уроки знающий на пять, наизусть читал мудрые цитаты из произведений Теодора Драйзера на книжных праздниках.
      В этом хранилище вдали исчезал станционный и городской шум. В чтение погружаясь, размышлял, прозревая, какой герой лучший в немыслимом сюжете чистейших сердец. Я был готов позвать и в книгах с золотыми корешками искал дверь в счастливую жизнь. Открывались радость, очарование, чудесные чувства авторов печатных листах. Без границ и расстояний тысячи жизней прожил я с запахом книжных страниц. Любил и смеялся, от радости плакал и свободно гулял между мирами. Любил и смеялся, от радости плакал. Замирая на полпути, искал ответы словам, зачем мы дышим и страдаем? Читать старался без оглядки, догоняя заветную мечту и сердцем отражая самые искренние рисунки.
      В любой из этих книг было счастливое слово. Стоило только в строчки увлечённо вчитаться, и появлялись волшебные широты, дивные глубины, чудные высоты под голубым небом. Книга не заменяла мне детское счастье просто потому, что наполняя жизнь, всегда была любима и несла в себе надежду. Я не выбирал между счастьем и книгой, они были едины. Бывает такое странное счастье. По ночам хотелось читать и читать, страницы медленно листая книг в красивых, цветных переплётах, что мама покупала на лето. К утру сомкнув уставшие очи, в мире грёз немного дремал с прижатым к сердцу бумажным городом до рассвета. Настоящее счастье прожить с книгами бесконечную детскую жизнь вместе!

Станционная церквушка

      Не замечая сверкающую солнцем золотую оправу старинной церквушки у железной дороги, измеряя километры, проезжали поезда. Почти не глядя проходили стороной машинисты и обходчики. Находилась станционная церквушка в окружении конторы депо, котельной, подъездных путей, тупика, отдела линейной милиции, гаражей, кулинарии, благодати с небес и звёздных россыпей. Рядом с неё словно не дыша, стояли добродушно тополя и сердитые семафоры, в отблесках красноватых паровозы подходили.

      С детским любопытством прогуливаясь по переулочку снежных горлиц к центральному входу, я слышал много народных легенд об истории и причинах воздвижения храма. Рассказывали о воздвижении церквушки после посещения станции цесаревичем Николаем Александровичем, возвращающимся из восточного путешествия по Японии. Цесаревич лично подарил храму иконы с Афона. Говорили церковные приживалки и о строительстве в ознаменование чудесного спасения и возвращении в размеренную жизнь христарадного старца Николы. С тех пор, являлся старец к воротам церквушки в виде жалкого убогого и как нищий просил подаяние понемножку. Тихо молился за всех нас, собирая жалкие гроши на содержание храма. Добротой старец помогал осознать свои грехи несчастным. Ссутулившиеся люди замечали, если подавать милостыню, и заказывать поминовение, незамедлительно следовало от недугов исцеление. Приживались уроки старца о доброте в оттаявших ото льда сердцах строителей и прихожан. Никольская церковь получилась на загляденье и стала настоящей жемчужиной достопримечательностей станции Нижнеудинск.
      Очаровательная старая деревянная церквушка с золотыми куполами и колоколенкой, чудесно блестела в свете станционных семафоров, мигающих сигналов и фонарей. На грешную землю, чёрные шпалы покрытые быльём и мазутом, на рельсовую ржавчину роняла церквушка золотистый свет. Через не запирающие тяжёлые церковные врата, всё кто обет любви нарушал, приходили днём и ночью на коленях к распятию в слезах молиться. В церквушке, перед глазами икон смотрящих в упор, сурово и с надеждой, всегда было людно.
      Слезами политый храм в престольный праздник казался красивым и снаружи, и изнутри. Я бесконечно удивлялся непознанным мирам. Рубиновым цветом мигающие станционные сигналы блеском радости горели на правдивых иконах, задерживая мой детский взгляд. С не просыхающими глазами я неразумный заходил вовнутрь через драгоценные двери, заблудшим сознанием искать единый путь счастья. Задумчивым взором не отпускали меня от себя иконы, без боязни видно я каялся в своих нелепых мыслях и трудах, позабыв, что наследил в жизни прекрасной.Мучительно смотрел, в покрытые грустным покровом глаза икон, скорбящих о чужой беде в мире земном и мире небесном и просил, чтобы матери своих детей не бросали. К всё понимающим глазам старых икон в свете лампады, без лицемерия приводили интернатских сирот, собранных со всех опорных пунктов, перегонов и околотков Восточно-Сибирского пути. В кроткие и печальные глаза икон смотрели простые и добрые испачканные зелёнкой лица больных сирот. Глаза икон встречались с доверчивыми взглядами обиженных детей. Учили молится убогих, бедных и сирых, чтобы внимающий подавал счастья отраду. Дрожащий и таящий мягкий свет от лампад между ними лучится. Может быть с душой измученной чужие жены, дочери и матери заходили в залиты солнцем двери церквей. Может быть матери просили прощение за слезинки сирот, неизвестно, ушедшие в никуда, грехи совершали они вновь и вновь.
      Ангелы и старцы святые, через свечную копоть и ладан, лицезрели прямо, небезразлично рассматривали нелегкие сомнения и не разумные размышления в моей душе. Забытое сердце в стороне истерзано стонало. Сомнения терзали. Бранила скудно совесть. Безмолвные свечи скупо плакали. Что же сделать? Как горечь грехов за молить? Как простить себе утраты? Как вернуть назад минуты, чтоб ошибок избежать? Забыть суету, уныло молчать и уйти в неизвестность? Помощь приходила в запахе свечей горящих и лампадок. Пред глубинным взором глаз икон, менялось представление о близких, верности, друзьях, о долге. Щедро давала церквушка всем поверить в силу чувства и возможность. Перед её алтарём сердца людей много раз начинали все сначала.
      Станция была совсем рядом. Менялись сигнальные огни семафоров. Менялся путь безутешных слез, кому была мучение дорога. От паровозного перрона, теряясь на шпалах путей боковых, не ведая покоя, к церквушке тропка устало вела всех больных, безутешных, влюблённых в себя, убогих, гонимых и заблудившихся в тоске. Во сне им являлся старец Никола. Смиренно стоял у иконы. По щекам стекали страдальные слезы. Душа его тревожная не могла отдыхать. Старец строго повторял, что рецепт спасения один для всех: исповедь, причастие, пост. После идите к мироточивой иконе и отслужите пред ней молебен, и тогда бросите пить. Об иконе той многие люди с пагубной страстью. За падших и валяющихся старец терпеливо молился, чтобы ищущие спасения неустанно с умом и сердцем, трудились. Досуха выпив скорбящую чашу, беспомощно подползли к иконам печальные люди на четвереньках. Горе несли они необъятное за плечами с упованием, светлый молебен перед иконой служили с водосвятием. Без осуждения взор с иконы касался мрачных грехов, проникая до основ убогих сердец, таких как у разбойников на кресте.
      Взгляд с иконы на мгновенье лучиком надежды, любви и веры серёдку сердец осветил. Лился свет из глаз незыблемой искренней радости, от бед избавлял, преодолеть недуг, возвращал снова к жизни. Пытающимся встать, старец обязательно протягивал руку помощи.
      - Никола в путь, - старицы говорили вслед выходившем из церквушки. - Угодник Божий. Ты у дома, у пути, у дороги.
      В отблесках изумрудных светофоров, со спокойными и печальными глазами люди в вагонах, прислушивались на стыках к крутящимся колесам, от станционной церквушки уезжали не спеша по новому маршруту. В Николин день путь стекающих слёз был свободен.

Богоприютная пекарня

      С ранних лет я мальчуганом ежедневно ходил по переулочку снежных голубей, между деповской котельной и огородами, рельсами путей, сторожкой с дымящей буржуйкой, Никольским храмом и кулинарией. Вдоль переулочка расположилась кулинария, состоящая из двух пристроенных друг к другу зданий. В деревянном домике продавали готовую продукцию и её двери выходили на улицу Масловского. Пекли и ночью продавали через оконце горячий хлеб во втором, каменном здании, которое прижималось к церквушке, тупичку подъездных путей и котельной. На окнах богоприютной пекарни и на крыше, чуть выше лазурного неба, всегда сидели голуби, отмываясь до белых перьев. Крошками хлеба кормили курлычущих птичек, заботливо пекарь, дети и прихожанки, проходившие мимо в церквушку. Благодарные и чуткие горлицы, вокруг переулочка, дружно кружили, словно зримые ангелы, шептали подсказки на трудном пути. В спешке, спотыкаясь о шпалы и рельсы, по лабиринтам, закоулкам и перекресткам деповских цехов, чернорабочие пробегали на работу и домой. Поэтому у кулинарии всегда стояли хрипло просящие милостыню нищие и маленькие, ласковые котята. На вековечной кулинарии весела видавшая виды гордая вывеска «Свежий хлеб».
      Старая кулинария дымила старенькой трубой, работала без выходных, в праздники, днем и ночью, снабжая хлебушком деповских рабочих и их семьи. В ней не продавали консервы, махорку и водку. Пекарь теплыми руками в ней хлебушек выпекал, запекая в него часть своей души. С детской радостью я вдыхал теплый запах сытных булок, душистых батонов и свежего ржаного хлеба вперемешку с полынным духом. Это был запах железнодорожных просторов и воли. В живом румяном хлебе чувствовалось замешанное дыхание золотого зерна, душа васильков и брусничных полей, прозрачных родников, неба глубина, солнца свет и нежность доброй матери моей. Всесилен был запах свежего хлеба. Сдобную выпечку добрые пекари продавали днём, широко раскрывая двери, а ночью горячий хлеб через маленькое с решёткой оконце. Стучали в закрытое белой шторкой оконце, и оно открывалось. Из родного и милого окошечка кулинарии благоухало знакомым с детства свежим хлебом и особой теплотой. В кулинарии дышала хлеба душа, чуть с кислинкой, чуть с надеждою, чуть с добротой. Запах хлеба насущного ароматом надежды растекался под ночными звездами, гулким улицам, цехам и станционным путям. На аппетитный запах останавливались даже трудолюбивые паровозы, дрезины и мотовозы. Со станции товарной и цеха эксплуатации, не насытившиеся мужики, проторенною тропкой, подбегали забрать хлебушек душистый вкусный с хрусткой корочкой. Подъезжали дежурные наряды, уплетая мякиш за обе щеки. Оценивал вкус хлебной краюхи с подрумяненным верхом слегка навеселе загулявшие прохожие. Дворовые и бродячие знакомые и не знакомые собаки с лапами в грязи мирно сидели на пороге, глядя куда-то, вдаль пути сквозь семафоры.
      Днём тёплая кулинария пахла свежими булочками и ванилином. Пекарь в свой адрес слышал много ласковых слов. Налетал трудовой народ на пышки с мёдом, калачи, баранки, творожные ватрушечки, плюшки с запашком душистым. С пылу, с жару пышные пирожки с капустой, вкусные пирожки с картошкой на бегу прихватывал за поджаристый бочок зубами. На праздники для гостей искусно пекли толстые пироги с липучей начинкой. Не часто, а к аромату цветов, для именинников и звонкой радости внучат любимых, заказывали с чувством и с любовью торты. Желая чудным вкусом насладиться, покупал инженерный народ с розовыми щёчками и животиками, хрустящие и сочные пирожные слоёные, песочные. Кусали понемножку, о щёчки кремом пирожное мазалось. Устоять было невозможно, перед пышностью теста, нежность крема сладостного пирожное.
      Возвращаясь со школы, я заходил в открытые двери за сдобной выпечкой с сахарной пудрой. Мечтая попробовать тортика крошечку, вынимал мякиш с еще горячей золотистой горбушки, с чуть похрустывающей коркой. Крупной солью солил и запивал молоком, бабушка мне его приносила. Слепила мои глаза солнцем корочка и парила слегка в отчем доме. В нём без попрёков, жили нежность маминой ласки, бабушкины сказки и с лёгким запахом от коровы молоко текло рекою.
      Недалеко шумел вокзал в весёлой и нелепой суете. У старенькой кулинарии кипела жизнь не украшенная, не парадная, будничная. Чередой проходили паровозы, составы, крестные ходы, крестились, венчались, продавались букетики вербы пухом расцветающие. Один раз в год вся жизнь кулинарии чудесно преображалась. В ней всё менялось. Моё сердце чуду удивлялось. Казалась кулинария совсем другой. Праздничною чистотой сверкала она. В ней с хорошим настроением в Чистый четверг перед Пасхой выпекали большие и маленькие куличи, покрытые сладкой глазурью. Простив все обиды, пекарь трудился в фартуке из ситца. Его радостные руки, месившие тесто, закладывали курагу и изюм. Избавившись от мелочных обит, он не сердился. На всех прилавках и столах в старинной кулинарии и вокруг её, с кращенками в блюдах, ставил душистые куличи. С раннего утра в Великую субботу, седой пекарь приглашал из церквушки алтарного и протоиерея помахать кропилом со святой водою. Проходили святые отцы по кулинарии между рядами, освящали. Куличи под брызги подставляем лица. На душе у хлебосольного пекаря становилось спокойно и прекрасно. Народ, носящий золотые крестики, будучи богат, с восторгом раскупал куличи без остатка.
      Дряхлая и хилая постящаяся старица вышла из кулинарии со священным даром и нищему в лохмотьях в глаза заглянула мерцавшие, как догоравшие огарки. Читая неслышно молитвы седая старуха, ни когда хлебную крошку не бросавшая наземь, вынула из кармана свой не надкушенный кусочек и в руку вложила вместо денег истинно безгрешному христараднику. День проходил, забывая обо всем плохом и снова обретая надежду. Моя детская душа, как дикий голубь искала хлеб. Ночью наступала рабочая Пасха.

Огонёк ночной станции

      Для родного города моего детства ночная темнота была обыденность. Вдоль пустынных улиц не было фонарей, ночью город тонул в темноте. Луна светила серебром сквозь мрак, освещая притихшие дороги. Ночная железнодорожная станция расцветала разноцветными огоньками. Это было самое прекрасное и интересное зрелище. Я ошарашено глядел. Ночью я очень долго любил смотреть на паровозы, светофоры, проходящие поезда. Горели ночные и сигнальные, яркие и тусклые фонари вдоль торжественно строгой железной дороги. Сверкали и подмигивали разноцветные огоньки, сплетались в лазурное сияние фонарики мелькающие, таинственный сумрак отдаляя. Обходчика фонарь зажженный освещал ночные тени дорожки. Отсюда появилась моя любовь к фонарикам, у которых жил внутри живой огонёк.
      В детстве я боялся беспросветной темноты и попросил маму о помощи в пути ходить смотреть ночную станцию. Домашний фонарик в начале шестидесятых годов был роскошь. Если ничего было не видно, мы останавливались как вкопанные, оглядывались по сторонам. Больше всего я боялся, что кто-то другой столкнётся со мной в густой темноте. Мой путь по шпалам и рельсам иногда спичками освещала мама. Иногда я брал взаймы у друзей железнодорожный фонарик их родителей и очень хотел научиться сделать свой собственный. В школе на уроках труда одноклассники собирали множество идей для вдохновения и делали фонари из бумаги или подвешенной банки и свечи. Зимой делали ледяные фонарики или из новогоднего апельсина. От ветра странствий защищалось пламя, но эти фонарики не очень сильно светили, правда, всегда получались красивые. Я мечтал создать электрический. Долго ходил в задумчивости и записался на факультатив по физике. Это были не обычные занятия, а уголок мечтаний. Добрый учитель Лидия Львовна Трошева отвечала на все наши вопросы, какие бывают фонарики и как сделать самодельный фонарики своими руками. Помогала в бедной школе из общих деталей собирать осветительные приборы и делать с ними опыты. После занятий шёл в кондукторский резерв, рядом с ним стояла фонарная мастерская. Я решил выразить свою индивидуальность и исцелить всю тоску по экскурсиям с фонариком по ночной станции. Для походов в темноте, задумал изобрести свой собственный мини фонарик из толстой фольги.
      Доверяя только себе, занимался важным и нужным, собирал детали для будущего фонарика. Копался в свалке-ящике фонарной мастерской кондукторского резерва. Внимательно перебирал болтики, гайки, цветные стеклышки и проводки, аккумуляторы и лампочки. Я не отказался от поиска по дороге в школу и домой, просматривал ящик в сумерках и при свете солнца. Мои гордые одноклассники, хвастаясь, копались в большом ящике- свалке у нового здания сигнализации и связи.
      Меня узнали, что я сын отзывчивого фельдшера Ольги Андреевны. По направлению Белгородской Транспортной Фельдшерской Школы мама работала в железнодорожной больнице станции Нижнеудинск на Транссибирской магистрали в 4679 далёких километрах от столицы Москвы. Даже, если дел было невпроворот, она всегда спешила на помощь человеку разбитому судьбой и сотню тысяч раз возвращала хрупкую надежду. С ней советовались, ее помнили. Мама была донором донором крови и давала другим людям здоровье. Возможно мама ходила смотреть огоньки ночной станции, сильно скучая по бабушке и отчему дому. Ночью никто не видел её слёзы, не слышал стона. Из уважения к маме меня пригласили посещать мастерскую. Я осмотрелся, задумался и стали замечать забавные предметы, узнавать интересные вещи. Добрые женщины давали мне советы правильно подбирать функциональные материалы. Подарили батарейку, лампочку и кнопочку. Учили паять все детали в одну электрическую цепь, соблюдая полярность. Как интересно было фонарик делать, я получал полезные практические навыки, осознавая, что очень просто и очень хорошо.
      Вскоре я светил самодельным фонариком. Не веря своим счастливым глазам, наблюдал отсветы друзей с соседних улиц, светивших из тёмных окон домов. Простой фонарик неожиданно дал возможность поделиться своими мыслями. Учился модную морзянку передавать с помощью фонарика. Одноклассников фонари давно бесстыдно между собой азбукой Морзе подшучивали и переговариваясь. Кодировал текст точками и тире, напевая популярную мелодию космических запоминалок. Гаа-гаа-рин. Лу-наа-ти-ки. Сколько градусов мороза на станции? Удивляясь, получая ответ. Раскодировал и был спокоен и горд. Мой волшебный фонарик легко превращал обычный вечер в волшебную сказку. Со временем мы с друзьями сигналили от случая к случаю. Вспыхивал я фонариком при необходимости. Фонарик часто ломался и затухал, я его ремонтировать научился на ходу по ночной станции.
      Ночные походы, были крутым, сладким чудом в слепоте тёмных улиц. Ночное депо и вокзал таинственно сияли. Не думал, поглядывая вниз, что с виадука очень красива светофорная сигнализация. Видно было много огней, разных цветом, миганием, числом, расположением. Очаровывал красный, жёлтый, зелёный, лунно-белый, синий цвет линзовых светофоров, знакомый перелив манящий. Огнями прожекторов паровозы и таинственными знаками тёплого света салонов вагоны прижимались во мгле звездно лунной к семафорам и рельсовым стрелкам стальных магистралей.
      Мы долго молча стояли, ночную станцию не просто рассматривая, возможно со значением светлой мечты. В сирене-розовый туман медленно вдоль засыпающих путевых фонарей водила очарованная Луна из зала ожидания. Мой оживший фонарик ей мило подмигивал, он вписывался в общую картину ночной станции и неба. Ходили мы по малым огонькам, и всегда возвышаясь. Не сбиваясь с пути, брели мы с мамой по шпалам бокового пути, мрак, рассекая, брели до разводного тупичка, возвышающегося у нашего двухэтажного дома.
      Двигались, двигались вдаль огоньки. Проходили ночи. Проходили дни. Мама сдавала донорскую кровь поочередно, копила деньги и на мой день рождения купила небольшой обычный фонарик. Я не знал на какие деньги фонарик куплен, но несказанно был рад подарку. Сбылись заветные мечты ребёнка. Двигались, двигались вдаль огоньки. Проходили ночи. Проходили дни. Небольшой обычный фонарик новый, мне подарила мама. Когда вокруг сгущалась незрячая тьма, его свет в моей судьбе освещал жизненный путь. Лучше видел, обретал здравый смысл, чтобы не шёл в никуда, не предал свою память о маме.

Рассыпуха

      У вокзала все дома были небольшие, деревянные на бутовых фундаментах. Одна кирпичная школа величественно возвышалась. Вскоре, чуть искоса, через дорогу от школы построили первый пятиэтажный кирпичный дом с магазином «Экспресс». Это был самый лучший магазин в городе. В образцовом магазине, за витриной продавали всё, что душа желала. Масло, сыр головастый, кашу, носочки, сапожки, пальто, карандаши и игрушки. Вокруг магазина закипела бурная жизнь. По ночам разбивая большие витрины, некто в черном воровал папиросы и спиртное. Во время стоянки поездов дальнего следования, пассажиры успевали сбегать от своих вагонов в «Экспресс» за водкой и возвращались, не опаздывая к отправлению. Наш народ без злоупотребления не имел очарования и после поездки и трудовой смены, как юла весь день вертелся здесь. У порога продавали рассыпуху, красное вино, разливая из огромных бочек по стеклянным банкам. У этих банок мы замечали доброго художника, который учил нас хорошо рисовать. Удивлённые мы подходили к нему с вопросом.
      - Будет урок? - задавали вопрос. – Мы идем в класс рисовать?
      - Подошёл я понарошку, - оправдывался художник. – Зовёт святое искусство.
      Вставал небритый грустный художник, слегка покачиваясь, оглядывался на банки и шёл с нами в школу. Трудно было отойти от горькой выпивки, еще труднее было расставаться с печальными воспоминаниями. Постановочный натюрморт сегодня был просто чудесен. Немного вместе с красками и холстами он фантазировал, отвлекаясь от серых будней. Искусный живописец, сосланный нести культуру из столицы в Сибирь, был образован, одарен и искусен. Он не верил тому, что его сослали по Транссибирской магистрали и говорил, что его ждут в Москве. Он испытывал в чем-то недостаток и изменялся, чтобы чего-то достичь. Возможно, становился понемногу добрее.
      В шестидесятые годы в городе не было художественной школы и не присылали преподавателей учить живописи детей. В музыкальную школу ходил мой одноклассник Роленков Сергей учился играть на баяне. Я любил музыку, но больше любил писать стихи и рисовать. Может поэтому моё внимание и привлёк художник, читающий наизусть французские стихи и афоризмы Поля Валери́.
      На станции Нижнеудинск его все знали. У него не было паспорта, но его приглашали везде работать. Премудрый художник жил там, где работал, может быть, так лучше чувствовал свое одиночество. Он создал прекрасное из ничего и интеллект все время чувствовался. Его действительные враги были молчаливы. По своей природе он был хохмач и без шутливых розыгрышей не мог дышать. Его пригласили поработать в художественную мастерскую. Он дал согласие и притупил е работе. Несколько день и ночь художник писал огромный текст. Премудрый художник жил там в мастерской. Работа была срочная, к празднику с высоким начальством и заказчики приезжали каждый день, проверяли ход работы. Все шло отлично. Красочные рисунки сочетались с аккуратным классическим шрифтом. Все были довольны. Работа была выполнена. Осталось за ночь краске подсохнуть, утром можно было стенды отвести и смонтировать в торжественном зале. О, эта чудесная ночь. Как Премудрый художник любил, такие незабываемые ночи. Всю ночь он отчаянно трудился. Купил большие листы ватмана. Разложил их в мастерской и с размаху вылил на них чёрную тушь, всю что была. На листах образовались огромные кляксы. Премудрый художник дождался, когда они тушь просохла, и с удовольствием вырезал их. Чёрные кляксы ювелирной точность разложил по готовым заказанным произведениям. Утром открылась дверь и зашли заказчики и коллеги забрать готовые рисунки тексты, увидев на них огромные чёрные кляксы остолбенели. Слабонервные мужики, хватаясь за сердце, в оцепенении валились с ног. Обычно грустный премудрый художник хохмач улыбался, счастьем сияя, медленно бумажные кляксы с шедевров оттаскивал прочь.
      На новом месте работы он подсмотрел у начальника привычку перед планёркой в кабинете поднимать по пятьдесят раз каждой рукой тридцати двух килограммовую гирю. Пока начальник поезда строительно-монтажного занимался зарядкой прорабы и мастера линейных объектов ожидали стоя в конце кабинета. Начальник ставил гирю под стол, все садились по местам, начиналась планёрка. Ночью премудрый художник хохмач из кабинета гирю двумя руками волоком вытащил в строй двор, в котором рисовал и ночевал. Снял с них гипсовые формы и вылепил по форме точную копию из папье-маше. Пустую бумажную гирю покрасил нитроэмалью, добиваясь металлического блеска. Тщательно скопировал все царапины. Гениально создал лёгкую гирю копию и отнёс в кабинет начальника. Утром начальник в сопровождении прорабов и мастеров зашёл в кабинет и подошел к рабочему столу. Рядом стояла, видавшая не одну ударную стройку, любимая тридцати килограммовая гиря. Начальник выдохнул, напрягся и схватил спортивный снаряд правой рукой и сразу окаменел. Через мгновение он развернулся и с размаха швырнул чёрную гирю через кабинет в толпу мастеров и бригадиров. Гиря крутилась, летела, а бывалые прорабы и молодые мастера от испуга валились на пол. Обычно грустный премудрый художник хохмач улыбался, он бесстрашно стоял, счастьем сияя, двумя пальцами пустую бумажную гирю, к груди прижимая.
      На пороге магазина «Экспресс», вспоминал, что давно-давно пил шампанское из хрустальных фужеров с золотым ободком, грустно взирая на полулитровые банки с расспухой. Небритый грустный художник от детских слёз обижено оттирался. Забросив все серьёзные дела карьеру, деньги и суету, преподавал рисунок детям и ночевал в железнодорожной школе. Мы видели в глазах его необъятное тепло и веру в чудеса. Странно, дети его сильно любили. И я приносил ему свои бутерброды с праздничного маминого стола. Может быть, он сам всех искренне умел понимать, как любящая детская душа. Возможно потому, что он красиво, с переводом, читал стихи Поля Валери, на языке французском.

Сила жизни

      На территории железнодорожной школы было несколько сооружений. Отдельно от основного кирпичного здания школы располагался спортивный зал. Это было длинное одноэтажное деревянное здание. В спортзале проходили наши игровые тренировки, по гимнастике и стрельбе. Рядом со спортзалом находились раздевалки и комната бес солнечного света с запахом мази лыжной. В ней хранились, повернутые друг к другу скользяком, деревянные лыжи вертикально, носками вверх. Учитель физкультуры увлекал учеников заниматься различными видами зимнего спорта. На уроках мы бегали пять километров по заснеженному болоту, обучаясь классическому попеременному ходу. Лыжная трасса находилась недалеко от школы, между речной старицей, относительно узкой проточкой, соединяющей рукава реки Уда, и береговым обрывом, уходящим вдоль русла. Нам интересно было узнать, что там, в заснеженной дали. В субботу мы с удовольствием брали лыжи на дом, и самостоятельно в воскресенье, осмелев, уходили кататься по покрытой метровым льдом реке. Постепенно география наших походов расширилась до горок заимки и села Подгорного. Весь день мы находились на свежем зимнем воздухе. Спуски и подъёмы на горы делали с нами чудеса. Возвращались домой загоревшие, отдохнувшие, немного уставшие и счастливые. В понедельник приходили в школу в приподнятом настроении, сдавали лыжи, рассказывали одноклассникам свои впечатления и садились за уроки в ожидании нового воскресенья, чтоб снова вернутся в царство чистых снегов.
      Учитель доброжелательно наблюдал за нашим развитием и из лучших формировал команду дружных товарищей для горно-лыжного похода на ледяной водопад.
      - Рад видеть, вас братцы! – говорил учитель. - Вдумчиво собирайтесь, выход ранний.
      В ожидании ярких впечатлений все были приветливы, доброжелательны. Начинался поход с рукопожатий, смеха и улыбок. Приятно общаясь друг с другом, выходили от школы к лыжне. По закованной в лёд реке, распадкам, лесными обрывами и горам продвигались на лыжах в направлении привлекательных и чудесных ледовых узоров водопада. Яркое солнце и шквальный ветер, купания в проруби и ночевки в палатке, лихие спуски с перевалов, нудные тропы по насту и по липкому снегу. Всего хватало. Обжигаясь от холодного ветра, мы становились твердыми. Я думал, что всем трудностям назло, мне повезло. Что не пустой, не слабый, не проспал свою жизнь в тёплой кровати. Старался верить, что я в полную силу живу и иду, а не выживаю. Сила стремления превращала снежный туман внутри меня в солнце. Если я падал лицом в колючий снег, вставал, убеждая всех, что снег целебный бальзам.
      На привалах в сказочном восторге выбирали князя леса, управлять походным пиром. Бутерброды и зефир в шоколаде, воздушный и нежный запивали горячим чаем. Ни взирая на утомление, улыбаясь, прислушивались, как в горах пело влюблённое эхо. В походе лыжном красотища, вокруг лес, горы, снега белизна. Учитель, подкладывая в костёр дрова, говорит и говорит о таёжной культуре Саян. Снежинки мило на лицах наших таяли. Умом, душой и сердцем мы чувствовали себя частицей мироздания и радовались каждому созданию.
      - Любите просто жить, - говорил учитель. - Всегда приносите счастье.
      Не бывала ровной лыжня на речных торосах, на наледи, в таёжных просторах, иногда страшили превратности погоды. Учитель, учитывая возможности всех воспитанников, показывал способы выживания. Распределял обязанности взаимодействие и развивал самостоятельность. Учил рационально расходовать силы, выбирать стиль в конкретной ситуации и верить в свои силы. Ребята энтузиасты всегда все выдерживали, дышали полной грудью и по колее лыжни блестящей уходили круто вверх за перевалы.
      Водопад встретил нас в лучах яркого света. Над скалами нависали бирюзовые небеса, а солнце оранжевым светом проникало в душу холодного льда. Сказочное лицо водопада от счастья светилось. Необыкновенный ледяной водопад прекрасно отражал мощь потока воды в скалистом каньоне. Струи воды каскадами летели на сумасшедшей скорости с горной вершины и замерзли, образовали огромный ледяной столб. Созданный природными стихиями столб в виде слоев волнообразных линий, картинности узелков, изящных складок льда и зубчатых сосулек, свисающих с края скалы, составлял причудливые ледяные скульптуры. Заполненный светом ледяной водопад напоминал фееричный зефир. Присмотревшись, я увидел часть водопада текущего в толще прозрачного льда. Наблюдал за тем, как в сиянии белом замерзла струящаяся вода под сверкающей радугой льда. Наши сердца, соприкасаясь с природной красотой, нарекая её "Застывающим мгновением".
      Домой мы возвращались самой кратчайшей дорогой по главному ориентиру на ночном небе Полярной звезде. Не чувствуя снега на краю горы, звезды Большой и Малой Медведицы, мы руками в полумраке трепали по холке. Задевая рожками белого цвета, ветви высоких сосен в снежном убранстве, выглядывала луна, освещая лыжню. Природа давала возможность откликаться эмоционально на события, радоваться жизни и трудным заданиям. Я все красоты старался подмечать и переставал унывать. Каждый член похода рассказывал на привале у костра о своих впечатлениях. Мы познавали жизнь свою в диалоге с собой и природой.
      - Изучение Родного края, делает спортивные походы интересными. Кто познает природу во всем ее многообразии, может рассказывать другим, как она прекрасна, - говорил учитель. - Вы можете показать и сохранить все самое лучшее. Советую стремиться, даже пока не достигнув быстрых результатов, иметь мотивации в будущих тренировках над заданиями более сложными. Стремящимся приходит успех.
      В нашей школьной жизни казалось мгновенно проходили зимние лыжные походы. Как лучшие уроки дружбы остались они в памяти. В пути измождённый, отлично вернувшись, у школьного спортзала расставаясь с друзьями, старался в одиночестве не ныть. Очищал лыжи от грязи и старого парафина, заранее готовясь к новому походу. Рядом со спортзалом, комната бес солнечного света наполнялась запахом лыжной мази, костра и сосновой хвои. Мы не боялись будущего, понимая, что оно уже наступило. Когда снег таял, мы благодарили природу за очаровательные походы и сажали молодые хвойные деревья.
      - Сажая новые деревья, мы растем духовно для новых походов, - говорил учитель. - Отдавая природе частичку нашей души, приобретаем силу жизни.

Линейная поликлиника

      Линейная поликлиника находилась на привокзальной площади напротив нашей школы. Отапливали одноэтажное деревянное здание дровами. Двужильные санитарки из бывшей отдельной роты мед усиления, во дворе, размахивая металлическим колуном с длинной ручкой, раскалывали огромные лиственничные чурки. Кололи они, очень умело. Взмах, другой и чурки с треском рассыпались на поленья, наполняя зимний воздух смолистым ароматом тайги. Печки называли голландками, они были высокие, круглые и обшитые железом. Как я любил в морозы, прижавшись к ним спиной, стоять и ждать маму и после окончания работы идти в месте, с ней топить печь домой. Вовремя редко удавалось уйти домой, часто на выходе из поликлиники встречался пациент, с травмой. Больных доставляли на паровозах с опорных пунктов, околотков, перегонов и особого резерва паровозных колонн. Всем им необходима была срочная медицинская помочь. Даже, если мама торопилась домой, если дел было невпроворот, она всегда спешила на помощь человеку разбитому судьбой и сотни, раз возвращала хрупкую надежду. Гордилась тем, что ни одного пациента они не потеряли.
      - Это же наша сестричка, - ласково называли мою маму. - Наша помощь.
      Мама работала фельдшером. По направлению Белгородской Транспортной Фельдшерской Школы мама лечила в железнодорожной поликлиники станции Нижнеудинск на Транссибирской магистрали в 4679 далёких километрах от столицы Москвы. Ее отзывчивый характер сформировался во время войны, и она сохраняла эту связь, следуя заповеди о любви к ближним. Родилась моя мама, Ольга Андреевна Мезенцева (Стрельцова) в 1938 году, в Курской области хутор Великая Балка. В 1941году ушел на фронт отец. Бабушка, прижимая детей, молилась и рыдала безумно ночью у распахнувшейся двери. В глазах её тускнела боль и мутный страх, что папа может не вернуться. Сидела долго Оля у порога, смотрела вдаль.
      В 1943 году на полях хутора Великая Балка, прошли тяжелые, страшно жестокие бои Огненной дуги Курской битвы. Мама, свидетель танковых сражений, сжигающих машины, орудия и человеческие жизни. На чёрных танковых полях решалась судьба народа, судьба страны. Решалась судьба войны и на обугленных ранах неизвестных танковых полей у Великой Балки. В июле немецкие танковые войска пошли лавиной в атаку и приблизившись к противотанковому рву и минным полям у хутора Великая Балка, начали танковый обстрел расположений войск красной армии. Наступление захлёбывалось, но мощные танковые дивизии упорно продолжали захватывать высоты и атаковать линию обороны. Красноармейцы танковый прорыв ожидали и огненный шквал сжигал немецкие танки, автомашины, мотоциклы, орудия. Советские артиллеристы и танкисты, держали оборону, выбивая, вражеские тигры и пантеры, изматывая врага.
      - Лязг гусениц не смолкал. Танки отчаянно ползли днем и ночью в это пекло. Стальные атаки, яростные контратаки сменялись частой чередой. Вокруг все горело, - вспоминала мама. - Страшно дымилась фугасом взрытая земля, от взрывов стонала. Плавилась рваная броня. Стонали материнские сердца. В усыпанном смрадным металлом подвале, зарывшись в горькую землю с головой, крепко обнявшись, не плакали, не голосили, а тихо лежали.
      Испытание огнем и железом продолжалось, казалось, бесконечно. Наступающая бронетанковая лавина была отброшена контрударом, но испытание не закончилось. Обозленные отчаянным сопротивлением красной армии, оккупанты, тех, кто остался жив, беззащитных женщин и детей вытащили из погребов. С детьми матерей прикладом и собаками погнали в кроваво-чёрный плен. Оккупанты, пытаясь сохранить танковую группировку и не подвергаться атакам с воздуха, гнали униженных стариков, вдов, сирот, калек гнали рядом с отступающими стальными машинами и под их прикрытием отходили без потерь. Маленькую белокурую и голубоглазую девочку Олю Стрельцову забрал офицер оккупант, снял с брони ревущего тигра и посадил рядом с собой в легковую машину и поехал. Мать Ольги была контужена, но побежала за машиной, она начала кричать и плакать.
      - Пан офицер отдай родное дитя, - кричала в слезах мама Ольги под грохот танков. - Пощади!
<p>      Мама бежала за машиной весь день, в полном изнеможении плакала и громко кричала. Девочка рыдала. Но безумные люди рыдания и плач неутешный не слышали. Окаменевшее лица и очерствевшие сердца, до безумства огрубели к чужой мучительной боли.
      Оля растерянная, уязвимая, просто беспомощно чувствовала, что что-то произошло ужасное. Вокруг много чужих людей, незнакомых стальных машин, а она видела только свою маму, торопливо бегущею за ней, чувствуя беду в синих глазах мгновенно постаревших под усталостью век.
      - Мама милая моя, я хочу к тебе на ручки, - рыдала Оля, взрывным осколком меченная. - Возьми меня, моя милая.
      - Да как же я буду жить без родной Оли! - сквозь звуки танковых гусениц, в шоке голосила мама до немоты. - Пожалей.
      Не один танкист из танкового корпуса СС, не помешал матери бежать за уезжающей машиной с ее дочкой. Закрывали глаза, ощущали, как ноги вдавливали ржавый металл в пыль и пепел фронтовой дороги.
      - Помогите, молю! - просила мама. - Сердце рвется на куски. Я пока, что живая!
      Жалкий крик ржавый строй не нарушил. В звенящем рикошете не услышали крик стальные машины, а людей с живыми сердцами не осталось на свете.
      Вечером у окраины города Белгорода, оккупант, увидел, что мама Оли весь день бежала за машиной и стерла подошвы ног до костей. Сжалился и отдал ребенка матери. Танковая колонна стальных машин с лязгом и скрежетом ушла на перегруппировку своих сил в черную бездну. У мамы и детей кровь запеклась, раны покрылись плотной коричневой коркой с налипшей грязью. Их бросили на пыльной дороге, вдоль которой свистели пули пулеметных очередей. Они не в состоянии были передвигаться, лежали, надеясь со свинцовой бедой разминуться. Вскоре, тихо, не разговаривая, подошли наши солдаты. Добрый санинструктор, юная девочка – фронтовичка, недоучившийся студент-медик из Москвы, повторяющая маршрут отступлений и наступлений передовых частей, осмотрела раны, промыла и забинтовала.
      - Оля, поешь и согрейся, - негромко позвала юная санинструктор, улыбаясь сердцем. - Прикоснись, губами, пороховой горечи жажду утоли кипяточном.
      Санинструктор служила добровольцем, спасая раненых и отдавая свою кровь бойцам. Чудесная девушка, с доброй душой накормила детей и мать своим сухим солдатским пайком из вещевого мешка. Застывшее сердце мамы согревалось под промокшим сукном шинели, встрепенулось, забилось вдвойне. Скромная мама больше кушала солдатскую диковинку глазами. Но хозяюшка, угостила выданными в пайке маленькими кусочками сахара с чёрным хлебом. Порадовала ребенка и себя. Подарила улыбку и вторую жизнь. Милосердная и жалостливая рядовой медицинской службы, ценой собственной жизни оказывала помощь и бойцам и гражданским. Командир группы, что осталась от истребительного батальона, предупредил, что скоро здесь будет контратака, а залёгшие под огнём тяжелой артиллерии бойцы начали рыть траншеи. Отважная девушка не оставила в беде маму и детей. Торопливо собравшись, понимая беду, бездумно тратила собственную силу, вынесла на себе несчастных мучеников в укрытие. Нашла не разбитый блиндаж под яром. Попросила где-нибудь поместить и сберечь.
      - Стонала, по земле ползком тянула метр за метром нас раненых на себе. Под вражескими снарядами волоча за собой, где только силы брались, – повторяла мама. - Она была измучена войной – полуголодным существованием, была бледна, худа, несмотря на все бедствия ласкова, проворна и очень добрая. Она все понимала большим добрым сердцем.
      Топились голландские печи лиственничными дровами, проводились медицинские осмотры, шёл прием сложных пациентов, оценивалось состояние, сестры спешили в белых халатах. Главврач, ходивший в гимнастёрке с погонами и револьвером, после тяжёлой фронтовой практики и угрюмые санитарки с медалями, во дворе махорку курили. Все текло своим чередом. Одноклассники прибегали в мамин кабинет перебинтовать порезанный палец, просили марганцовки для взрыв пакета и вспоминали летнее солнышко под облучателем кварцевой лампочки. Я каждый день приходил на работу к маме. Если мама работала днём и ночами, ожидая её, засыпая в свободной кислородной палатке.

Вокзал мечтаний

      По Транссибирской железной дороге 9 сентября 1897 прибыл первый поезд на станцию Нижнеудинск. В её окрестностях были построены железнодорожный мост, товарная станция, паровозное депо, паровая водокачка, ремонтные мастерские, водонапорные башни, телеграф и водогрейка. Рядом построили пристанционный поселок для семей служащих на линии и в мастерских с буфетом, сберегательной кассой, комнатой отдыха для локомотивных бригад, врачебным приёмным покоем, школой с рекреацией и деревянным вокзалом. Старинный вокзал на каменном фундаменте сохранился и в мои школьные шестидесятые годы. В эти годы мама работала железнодорожным фельдшером и имела льготу на бесплатный проезд. Каждый год мы ездили на поезде в отпуск к бабушке в Белгород, и я с малых лет запомнил резные карнизы и фронтоны, этого чудесного дома встреч и расставаний. Под железной кровлей вмещались общий зал ожидания, ресторан с кухней, билетная касса, медпункт, книжная лавка, камера хранения, парикмахерская и почта. По перрону из лиственничных плах мы проходили до путей и садились в скорый поезд Владивосток - Москва. Навстречу из вагонов всегда спешили пассажиры в вокзал к книжной лавке за газетой, к почте отправить телеграмму, в ресторан купить хлеб и знаменитое Нижнеудинское пиво. От них пахло горчицей и романтикой дальней разлуки и слёз.
      С вокзала совершенно не обязательно было, куда-то ездить. Стоя в вокзале, хорошо было мечтать и жить, словно что то ожидая. К вокзалу я привыкал, любуясь прощающимися ненадолго таёжниками с черемшой, дачниками с рассадой в пригородных поездах за минуту от отправления. Два раза в месяц мы с дедушкой регулярно приходили в зал ожидания к парикмахеру. Дедушку подстригали под канадку, а меня коротко, под полубокс, подставляя мне под ноги специальную лавочку. Зажмурив глаза, я терпеливо вслушивался в цоканье ножей ручной машинки и только под освежающей струёй тройного одеколона, вздыхал облегчённо. На большой перемене бегал с одноклассниками покупать горячие пирожки в вокзале. После продлёнки, проходил, заглядывая в залитые ярким светом окна ресторана, рассматривая взрослую жизнь, бурно протекающую на фоне пирамид из плиток шоколада «Гвардейский» и какао «Золотой ярлык». Там собирались наряженные королевы и богатый народ или не очень богатый, но красиво умеющий пропивать деньги. Я видел, как перспективные машинисты по очереди шампанское пили из дамской туфельки, держа её двумя пальцами за каблучок. Меня интересовали пустые обёртки от шоколадных конфет. Без этого лакомства не обходился ни один праздник. В ресторане шоколадными конфетами украшали елку на Новый год. Ассортимент шоколада был поистине огромен, я искал, такие как «Белочка», «Мишка на Севере» или «Каракум. Из конфетных оберток аккуратно складывал я прямоугольные фантики. Одноклассники развлекаясь, увлекались этой детской игрой и приносили фанты от дорогих конфет «Птичье молоко» и шоколадные обёртки «Гулливер», возможно, их родители покупали их в вагон ресторанах поездов дальнего следования. Целью игры было увеличение коллекции фантиков. Бросал я фантик конфеты «Журавлик» специальным способом, развивая координацию и глазомер. Фант лежал на открытой вверх ладони. Резко ударял пальцами о край стола снизу. Фант взлетал, накрывая чужой фантик уже лежащий на столе. Удачливые игроки и азартные хвастали разнообразными красивыми фантами. Однажды мне невероятно повезло. Фант необычный мне достался. Подруги моей мамы подарили мне на перроне вкладыш с цветной картинкой космоса от иностранной жевательной резинки. В эти годы весёлые астронавты проводили опыты с жевательной резинкой, изучая эффекты гравитации. О, чудо. Наступил мой звёздный час. Я в миг в глазах одноклассников оказался на вершине уважения. Но очень быстро вместо фантиков вошли в моду почтовые марки.
      Вокзал для меня был всегда точкой отправления для новых ярких впечатлений. Я узнал, что в вокальной почте продавали конверты и марки. В плену своих мечтаний медленно втягивался в собирание негашеных марок для коллекции. Устанавливал интересные подробности по истории, географии и путешествиях, но в те годы всех интересовала тема освоения космоса. Очаровывали первые искусственные спутники Земли и фантастические космические корабли. Каждый месяц взлетали ракеты, и почта моментально откликалась на мировые сенсации новыми красочными марками. На первое место моих интересов выступало красивое изображение полёта ракеты к Луне. Как миниатюрное произведение искусства воспринимал научно-фантастические рисунки межпланетных кораблей. С расширенными зрачками караулил новые поступления марок в почтовом отделении вокзала и в вагонах почтово багажных поездов проходящих через нашу станцию. В книжной лавке купил свой первый журнал, посвященный почтовым маркам и благодаря ему, узнал, что по маркам можно лучше узнать страны, флору и фауну, олимпийские игры и живопись. Сознанием детским удивлённо глядел. Европа, Америка, Африка и Австралия, Весь мир был, в почтовых марках. Сердечко ёкало в груди. Встречал филателистов и собеседников, марки парные менял, но обходил спекулянтов раскрывающих кластеры за деньги. Возможно, и я был оригинальный экземпляр в коллекции вокзала. Возможно не самым любимый его экспонат, но и мне иногда везло, и я чувствовал, что я мечтаю. Смотрел в окно вокзала и вокзал не лишал меня марок кубинской ракетной почты отпечатанной на золотых марочных листах с ракетопланом "Луна - 1" и на серебряной фольге марку из Мексики с кометой Галлея.
      Оставаясь верным любимой избранной теме эры космонавтики, я наивный был уверен, что именно Гагарин первым ступит на поверхность обратной стороны Луны. Искал почтовые марки, посвящённые будущим космическим победам, с орбитальными астрономическими обсерваториями Марса. Старая фантастика о совместных экспериментальных комических полетах и исследовании дальнего космоса, не мешала изучать старинные бумажные денежные знаки и живопись прерафаэлит. Интерес к волшебному и загадочному искусству рождался из моих внутренних переживаний. Зачем все? Что будет дальше? Зачем нужны эти грезы? Живопись вела мое внимание к художественным альбомам с собранием стихов и картин. Долго я экономил на горячих пирожках, откладывая деньги в копилку с хорошими мыслями мечтая, о драгоценных крупицах искусства. В школьные годы впервые сам лично выбрал в книжной лавке вокзала и купил первую свою книгу.

Паровая водокачка

      В шестидесятые годы во дворе моего дома был колодец в рабочем состоянии. Студеная колодезная и родниковая вода ценилась высоко и считалась чище и вкуснее. Колодцев в городе было множество. Стояли они при каждом доме, поили самый разный люд. Сливаясь в один ручеёк, били роднички вдоль железной дороги. Старая железнодорожная водокачка не находилась в резерве, она исправно подавала чистую питьевую воду для колонок и очаровательного фонтанчика у вокзала. Алмазными бликами играли на солнце брызги силой неземной взметнувшийся струи. Звонко журчала свежая вода. Жаркое лето не ощущалось у живительного фонтанчика. Он дарил нежную прохладу и странное ощущение спокойствия.
      Изучая чудеса цивилизации, мы с учителем географии отправлялись в настоящее приключение по пути воды. Вначале мы рассматривали местность, вдалеке виднелись горные гряды Восточных Саян. С покрытых снегами вершин талая вода стекала, превращаясь в потоки воды синей ленты реки Уды. Противоположный берег размывали кипучие протоки, качая отражение утренней звезды. Речная вода, сквозь кедрач бурлила, огибала островки, по камням бежала волнением сердца. Венчала, как росинка чистую воду гранитными чертами гора Вознесенка. Наш берег украшал очаровательный питомник хвойных деревьев, заложенный в рамках проекта озеленения станции. Питомник составлял основу зоны санитарной охраны поверхностных источников.
      Паровая водокачка находилась на устойчивом участке берега основного русла с глубоким каменистым дном, выше по течению реки от города. Водокачка забирала проточную воду из речки Уда. С крутого берега реки мы зачарованно смотрели на водозаборное сооружение в зеркале воды. В эти настоящие водяные ворота проникала прозрачная любопытная вода. Выбор именно этого положения для водозабора определялся исключительно санитарной и экономической целесообразностью. Удачный изгиб реки предельно сокращал расстояние до потребителя. Здание водокачки было красиво, c большими окнами и архитектурными элементами на цоколях, в карнизах. На двери висела надпись «звонок слева». Набравший в рот воды, звонил и нас впускали осмотреть кирпичное помещение памятника историко-культурного наследия самого мирного назначения. Мы посещали большой деревянный дом начальника и слушая его рассказ, погружаясь в историю.
      На берегу реки Уда в 1890 годы построили кирпичное здание паровой водокачки с котельной и высокой трубой. Заказали в Англии оборудование водонапорной паровой машины, стоившее больших денег. Смонтировали фильтр вертикального типа, изготовленный из сибирской лиственницы. Рядом построили деревянный дом на бутовом фундаменте и заложили питомник деревьев. От водокачки к водонапорным башням на станции проложили водопровод. Паровая машина, исправно служила и подавала воду на станцию для паровозов, для водогрейки, в противопожарные трубы с кранами и населению бесплатно на вечные времена. Это специальное условие оговорили при строительстве водопровода в финансировании работ состоятельные купеческие семейства. Водокачка бесперебойно подавала воду летом и зимой, в пересыхания, ледоход и наводнения. Водопроводная система с годами постоянно расширялась, беспрецедентно влияя на развитие станции Нижнеудинск на Великом Сибирском пути.
      Насос, подавал речную воду в паровой котел. Из трубы дым стелился вдоль реки. Уголёк подбрасывал кочегар в просторную топку. Гудело пламя, нагревая отопительный котёл, чудесную печь в бочке с водой до насыщенного пара. Двигатель внешнего сгорания, преобразовывал энергию пара в механическую работу, разгоняя воду в действующий водопровод. Крутились насосы. Шлак, охлаждаясь, парил. Внимательно осмотрев детали и потрогав их руками, мы продолжили наш поход по направлению движения воды.
      По необычной улице имеющей название «Водопроводная» шли вдоль подземной чугунной трубы, по которой текло прозрачное богатство. Чистейшая синеглазая вода журчала, скиталась, разделялась на два направления к ярким архитектурным элементам на западе и востоке станции. Башни завораживали своим величавым видом и интересной формой наивную воду. Наполняла вода огромные баки железнодорожной водонапорной башни у старого западного локомотивного депо и у воинской площадки в восточной части станции. Инженерно-технические архитектурные сооружения цилиндрической формы возвышались до высоты 30 метров. Орнаменты из напуска красного кирпича подчёркивали художественный образ. На внешней стене имелось механическое водомерное устройство, шкала со стрелкой. По внутренней лестнице поднялись на башню и смотрели на трубы для подачи и отвода воды, переливаемые устройства для регулирования расхода и напора в водонапорной сети. Водонапорные башни снабжали водой вокзал, ремонтные мастерские и водозаправочные колонки для запитки паровозов.
      В оковах башенных замков бурливая вода потихоньку смирялась, успокаивалась подернутая унылой тиной. Мутнела слезой без движения студеная вода в баках, но с прибытием по длинным рельсам и стыкам, дымящихся чарами литерных поездов, в котлы паровозов бросалась стремительным водопадом. Очистившись и разогревшись, пройдя насквозь, дыханьем вольным пара разгоняла колёса забитых до отказа эшелонов и номерных поездов.
      Средь белого и ночи, на перроне у водогрейки, по глоточку пили зубы ломившую ледяную воду из жестяных банок, уставшие от тесноты вагонов пассажиры. В немыслимой той круговерти холодная вода смывала грустные мысли, утоляла жажду, прибавляла силы и надежды. Прогуливаясь по просторным вагонам-салонам, весьма именитые персоны, мелкими глоточками отхлёбывали горячий чаёк с сахарком. Внучка Снежных вершин, дочь Уды Саянской, в мечтах пробивая себе свободный путь, у вокзала озорно танцевала хрустальным фонтаном и в мою протянутую горсть наливалась.

Стрелочная улица

      В поисках смысла жизни или мечты, я с одноклассниками, рад был ещё куда-то пойти, но всегда возвращался к разводному тупичку с катающейся вагонеткой. На открытом вагончике малой вместимости с плоским дном в виде платформы, рабочие перевозили грузы по железнодорожным путям территории депо и кочегарки. После трудового дня они оставляли вагонетку в тупике. А мы по окончанию уроков её находили, ставили с земляного полотна на рельсовые пути и использовали, как пассажирскую вагонетку. Она была устойчивая на маленьких колёсиках и никогда не опрокидывалась, если мы заезжали на закрытую стрелку или в тупик.
      Трое одноклассников делали первый шаг, исправно отталкивая шпалы ногами. Медленно разгоняли ржавую вагонетку, вдоль распахнутых вагонов домов Стрелочной улицы. Все вперёд и вперёд катили. Все запрыгивали на тяжёлую неуправляемую вагонетку и беспечно мчались по стыкам и рельсовым прямым разлетам, сквозь свет, тень и запах мазута. Без жалости к себе, втроем мы улыбались судьбе в странном приключении на пути между старым паровозным депо, семафорами и тупичком кочегарки. На пути её следования встречались цистерны с патокой или платформа с колёсными парами или старенький вагончик. Познавая жизни суть, нельзя было просто так остановиться, трудно было замедлить ход.
      К счастью избегая столкновения, замечали указатель, в каком направлении переведена стрелка. Кто-то из одноклассников служил толкачом, а кто-то стрелочником. Он бежал и успевал переключить ручной стрелочный перевод. И тогда вагонетка везла нас по другому, безопасному пути. Рельсы терпеливо дрожали, в пустячном или в сбываемом блеске мечты. Мы задумчиво или просто молча, проезжали одиночные стрелочные переводы, обыкновенные, симметричные, перекрёстные и двойные изыски неопасного обмана. Полосатые чёрно белые стрелочные указатели твердо хмурили брови, зеркально отражаясь в многоликом рельсовом блеске. Подсказывала детская интуиция, непременно откроется, что-то новое и неизвестное. Чувствуя себя первооткрывателями, побывали в местах, где не бывал никто из школьников, и открыли для себя прекрасные новые возможности, удивительные машины, ремонтные мастерские, песочницу с подающей системой, столярку, угольный склад и утиль на свалке.
      Переключения стрелочных переводов на стрелочных улицах мы доводили до совершенства. Вагонетка двигалась в разных направлениях. При соединении нескольких параллельных путей стрелочные переводы располагались друг за другом на одном общем пути. Это было единственным управляющим действием открывать для себя новые сплетения путей, глухие пересечения и обсуждать различия ситуаций. Хуже всего было просто катиться, и сквозь сигналы семафоров наблюдать млечный рельсовый путь. Не делая ничего по замкнутому пути, не сворачивая до сбрасывающей стрелки выпрашивать у судьбы мечту. Бессмысленно, механически и монотонно катить в направлении на сброс, в никуда, что бы случайно не уехать с разгону на чужой маршрут с паровозным дымом.
      Оконечная ломаная и смешанная Стрелочная улица в глухих пересечениях и семафорном дыхании, располагалась под углом к основному, главному пути. Под дрожь дорожную и не ровный стук колес, шпал перебор вагонетка катилась, не сбиваясь со своего истинного пути. Не видать было вагонетке манящие чужие далёкие страны, кручи горные, прекрасные дали и синие океаны. По бескрайней магистрали не шумела вагонетка с грохотом и лязгом под стук колёс литерных поездов. Все пути и стрелки, по которым катались мы на вагонетке, вели к расплывчатым детством радужным мечтам. Слишком много мечтали. Ни одну из них мы не прошли до конца. Мечты легко перемещались от одной крайней стрелки к другой крайности. У каждого из нас был выбор своего пути. Это обычный путь любой мечты. В мечтах мы трудились, путь большой искали. Пройти, увидеть - пусть путями рискованными и опасными. И только в этом смысл понимали. Никто, за собой не тянул других, если они сами этого не хотели. Все понимали, что у каждого свое предназначение. Не было необходимости пытаться быть чем-то другим. И детской жизни все были нужны именно таким.
      Светофор, ограждающий данный путевой участок, открылся на разрешающее показание. Мы оставили старую труженицу вагонетку бережно в разводном тупичке на запасном срединном пути. Догадываясь, что от этой точки, будет начинаться бесконечный наш рельсовый путь. На основной магистрали стоял уже под парами номерной скорый поезд. Тусклый блеск мечты светил ярче. Радость встречная или порознь мыслями опять возвращение к началу пути. Мечты. Мечты. В недоумении, свою судьбу слепо вручали новым стрелочным переводам на проложенном пути. С наваливающейся грустью в ожидании смысла жизни, провожали взглядом на пути запасном рюкзак - вагонетку.

Розовая заря

      По окончании учебного года в школе детям железнодорожников давали путёвки отдохнуть в пионерском лагере. Родители приводили нас к клубу имени Кашика для общего сбора. В большом зале клуба нас ожидала длинная цепочка врачей. Мы раздевались и по одному человеку, проходили медицинский осмотр у каждого врача. Меня всегда удивляло, что много детей не допускали для отдыха, а оставляли подлечиться в городе. Счастливчиков рассаживали по автобусам и оправляли в путешествие вдоль берега реки Уда в сосновый лес окружённый горами.
      Загородное воспитательное и оздоровительное учреждение с названием «Заря» организовывалось на время школьных каникул. В пионерском лагере соблюдался определённый режим, в сочетании с физкультурой и питанием обеспечивался полноценный отдых. Нас распределяли по пионерским отрядам и самодеятельным коллективам по интересам. Вожатский состав формировался в основном из студентов педагогических институтов, увлекающих нас различными видами спорта, танцами, театром, иностранными языками, фотографированием, интеллектуальными играми и туризмом. Нам очень нравились игры и конкурсы внутри отряда, массовые спортивные соревнования, костюмированные шоу и дискотеки. Я больше всего любил загорать на пляже и слушать истории по индейцев. Каждый день играли в футбол. В дождливые дни под крышей беседки мы читали стихи, песни пели под гитару и мечтали о туристических походах на водопад или на вершину горы. Самый популярный был пеший туристский поход встречать рассвет в горах, который отлично заражал энергией.
      Когда устанавливалась хорошая погода, мы вместе с вожатым собирались в путь, подбирали удобную обувь, теплую одежду и питание. Выходили из лагеря, наслаждаясь свежим запахом сосновой хвои. Размеренным шагом шли по горной тропе с каждым шагом всё дальше и дальше. Понемногу набирая высоту, подымались на высокую вершину, чуть-чуть выше облаков. Вставали на стоянку на пике горы. Лучше места не придумаешь для отдыха от всех прелестей цивилизации. Сбрасывали наши рюкзаки и отправлялись собирать грибы, ягоды и хворост для костра. Дружно строили палаточный лагерь для ночёвки у кромки густого соснового леса, на скальной площадке, нависающей над берегом речки. Высекали огонь, разводили костёр, готовили сытный ужин для всей компании. Прутиками, перекатывали печёный картофель в темно-пурпурных огнистых угольках. Пачкались в золе, остужали горячий картофель в тёплых ладонях. Долго пели песни о жизни, без фальши дополняя друг друга. Розовый огонь таинственно горел во тьме. Взлетали малиновые искры к шафрановым звёздам. Улетев, собирались в немеркнущие созвездия в ожидании, вместе с нами встретить нежно-палевую зарю. Нежно звучали ночные песни, и с дымом разносились наши голоса по спящей тайге. У угасающего костра притягивались наши сердца в медленно раскрывающей ледяные объятия и улетевшей куда-то чёрной ночи.
      В продолжительном холоде ночном радовало рассвета ожидание. Рассвет и зарю мы считали взаимозаменяемыми понятиями. Зарю мы встречали утреннюю или вечернюю, а рассвет мы встречали только утром. Перед восходом, горы, покрытые сосновыми кронами, оживали, потягиваясь от сна. Мы смотрели поверх всего земного, вперёд и вдаль, ожидая, вот чуть брезжит вдали чудо. Во мгле тревожной отделялся чудесный свет от тьмы, переплетаясь в причудливом узоре. Блестела лунная дорожка в чистой воде реки, петляющей среди островов. Звёзды бледнели и тихо гасли под первыми лёгкими лучами. На востоке не спеша, небо, реку и горы обнимая, робко появлялась долгожданная румяная заря. Сверкали мутно-золотые краски гор Саянские новизной. В сумерках ночных перед рассветом алела в небе полоса. Жёлтые и розовые оттенки горных вершин подчёркивали растекающийся яркий пурпур по небу. Горизонт светился в пурпурно-золотом лучезарном сиянии. Пылающая красно-янтарная полоса становилась всё шире. Зябкие сумерки уходили постепенно. Как сон цветной показался край багряного солнца.
      Красиво очень всходил багровый шар пламенеющего солнца. Долгожданная заря была частный случай рассвета, когда окрыляя сердца, восход солнца делал красным небо на несколько минут. Солнечные лучи, отражаясь от неба, на мгновение в золото превращали всё вокруг. Мы широко открывали глаза глядя на безумную радость земли и неба, где широта соприкасаясь с далью были едины ,снаружи и внутри. Границы между ними стирались, соединяясь во всеединство круга. Не стояло между нами преград. На миг, друг друга, дополняя, просто хотелось летать, но между нами появлялись пламенные птицы. Светом залитые стояли мы между небом и землёй. Неразлучно и неразделимый входил на крыльях лучистых обширный и чистый свет, в броню наших отогретых сердец до огненной средины и до кончиков волос. В теплоте и чувстве неземном с нежной тревогою, начинало, зарождаться, что то радостное, светлое тянувшееся к солнцу. Деревья и травы дымчато серебрились под розовыми лучами. Хрустальная росинка не ломая пунцовые крылья, загоралась янтарным огнём. Заблудившийся златой лучик поймал я в дышащие ладони.
      Всякий раз, встречая рассвет, исполнялась одна наша мечта, и я загадывал другую. Каждый год я ездил отдыхать в пионерский лагерь «Заря». Я понимал, что только в поиске я обрету радость рассвета. Каждый сезон поднимался на вершину горы и всю ночь ждал рассвет и встречал новую зарю, отворяющую солнечные двери в бирюзовом небе. Каждое розовое утро мне казалось, что я знал, зачем это делал. Рассвет приходил в моё сердце тогда, когда я ожидал и верил в озаряющий свет.

Гулкий гудок

      Зимой температура на станции Нижнеудинск, в мои школьные годы, достигала 50 градусов настоящих январских морозов. Пелена ледяного тумана покрывала все железнодорожные пути, вокзал, ремонтные мастерские, депо и заснеженные деревья. С необъяснимою тревогой горизонтальная видимость падала в холоде колючем. Дальше полкилометра светофоры не было видно. Одетая в кристаллики льда, наша двухэтажная школа стала ниже ростом, несмело розовым цветом светила в этом белом царстве не застывающими соляными окнами. О приближении паровоза узнать приходилось только по звукам. Если устанавливалась температура ниже –40 °C сообщали по местному радио и над станцией гудел гулкий гудок. Он оповещал детей о резком понижении температуры, и в школу можно сегодня не ходить, лучше переждать мороз дома.
      Мама уходила на работу в линейную поликлинику при любых экстремально низких температурах. Мне одному дома было скучно, и в актированные дни я шёл в школу к первому уроку. Перед выходом на холодную улицу я стоял рядом с печкой в одежде. Наивно надеясь, что одежда дольше сохранит тепло, и мороз не успевает быстро добраться до тела. Выдохнул и вышел в бездну предрассветного утра, застывшую в мерцание. Пар изо рта замерзал, искрясь морозной пылью. Тёплый воздух я стал выдыхать в шарф, подогревая руки и лицо, чтобы не отморозить щёки и нос. Ёжась и переминаясь, с ноги на ногу смотрел сквозь ледяной туман в тёмно-фиолетовое пустое небо. Окрестности станции огласил гулкий гудок. Откликнулся одинокий паровоз живым гудком. В сухом помутневшем воздухе хрустел снег под ногами, иней налипал на ресницы, обжигались щёки. Стоячий мороз кусал через шерстяные варежки кончики пальцев и пробирал до самых костей. Покачиваясь из стороны в сторону и иногда подпрыгивая, я направился по шпалам вдоль рельс в родную школу.
      По дороге в школу прямо на заснеженных шпалах у переводной стрелки, увидел сидящую синичку. Подошёл к ней, взял в руки, она даже не шелохнулась. Почувствовав тепло моих рук, на мгновение приоткрыла чёрные, как бусинки, глаза и вновь закрыла. Одинокая синичка, сверкавшая чистыми льдинками, замерзала от холода. Согревать стал её в шерстяной варежке. Отдал пернатому другу часть своего тепла. С переводной стрелки свернул на пути, ведущие до кочегарки. Синички, замерзая, часто залетали в тёплую кочегарку греться. Проскользнув сквозь двойные двери, посадил птичку в коробку, на решетке у батареи отопления. Проверив собственной рукой, что ей комфортно и тепло, но не жарко. От кочегарки побежал в школу. Долго сидел на первом этаже и ждал друзей - одноклассников. Никто из одноклассников на уроки в морозы не пришёл. Уроков не было в неожиданный супер выходной. Учителя, закутанные в шерстяные свитера, одиноко ходили по школе. Я пошёл в класс труда и попросил разрешения сделать кормушку для птичек своими руками. Долго работал, строгал и пилил, старался, чтобы крыша и бортики могли защитить корм от снега и хорошо держали форму. Сжималось сердце без объяснений, вдруг, захотелось вернуться.
      Из школы пуститься в обратный путь и зашёл в кочегарку. Хотел пересадить птичку в более маленькую коробочку и отнести домой, но синичка внезапно вырвалась. Вспорхнув, когда-то подвижная, ловкая птичка осознала, присев на проводе, что избавляясь от простуды, вновь летать учиться надо. Махала сначала крыльями неуклюже. Затем быстро-быстро махала крыльями, от кончика клюва до брюшка промёрзшая синица. В порыве полыхающей радости начала летать под высоким арочным потолком кочегарки, присоединившись к другим птичкам. В фонарном свете наблюдал занимательную птичью суматоху. Возможно, отстаивала свои права в схватке с сородичами. Возможно, рассказывала о своём приключении. Я сильно обрадовался, что с ней все в порядке. Пытаясь её покормить, озадаченно положил в коробочку крошки хлеба из школьного буфета.
      Не загорались звёзды золотые над снежным сумраком тумана. Серебрились вокруг мохнатые тополя, узорчатый иней с ветвей, не стряхивая в белый ковёр под ногами. Обжигал горло и нос ледяной мороз, но я повесил кормушку. В своем сердце я нашёл тепло для птиц, не бросивших людей и оставшихся зимовать заодно с ними среди стальных магистралей. Мечтал приучить птиц к кормушке, в жгучий мороз не откладывал кормление. Очень грустно подошёл кормушке и насыпал горсть дробленого зерна. Совсем рядом громким чириканьем отчётливо раздалась синичка. В радость я не поверил. Ледяной плотный туман был братишка обмана переохлажденных кристаллов. С удивлением я поднял голову. Сквозь морозный рассветный розовый туман, через ветки, я сразу узнал волшебную птицу из бирюзового льда. Словно в сумрак морозного тумана скатилась звезда. На ветку тополя, села знакомая синичка и сверху вниз приветливо поглядывала на меня. Спасённая синичка смело залетела в кормушку и начала с аппетитом клевать корм. А потом с любопытством вылетела и очень ловко, вновь залетела клевать дробленую пшеницу. Позавтракав уселась в переплетении седых веточек. Сытая синичка распушилась, как шарик, засыпая, спрятала головку под крыло. Рядом озябшие, голодные и усталые воробышки к кормушке плотно прижались.
      Зеленели мерцающие льдинки морозного тумана от света, издалека размытых и неясных светофоров, стоящих вдоль рельсового пути. Белый по белому дым, что-то ожидая, стелился над тополями. Осколками лунными светили паровозные фары. В кочегарке паровая трубка сигнальным гудком загудела знакомый мотив, сквозь освежающую стужу зимнего утра Транссибирской магистрали. Откликались паровозы живыми гудками. Мне тоже пора было идти домой за дроблёной пшеничной добавкой.

Крепкий лёд

      Рано приходила на станцию Нижнеудинск белоснежная зима. Снег всё падал и падал, одевая в наряд пушистый рельсы, шпалы, дома и улицы. Родители расчищали снег в переулочке меду путями разводного тупичка и нашим двухэтажным домом. Получалась небольшая ровная площадка с невысоким бортиком, отделяющим от сугробов рыхлого снега. Все родители работали на железной дороге и просили знакомого машиниста проезжающего паровоза в тупичок слить из бака немного воды для катка, чтобы любимая детвора могла порезвиться. Машинист и кочегар с паровоза заливали водой площадку. Вода замёрзла, получался небольшой крепкий Паровозный каток, радуя всех ледяной красотою. Вся соседская малышня после занятий в школе барахталась там каждый день. Все учились кататься и падать учились. Бодрящая, звенящая, хрустящая зима весело продолжалась.
      Мама купила и мне первые прогулочные коньки Снегурки. Я привязал их к валенкам и затем затянул небольшими палочками. Лезвие впереди выгибалось, и позволяло меньше застревать в трещинах камней и переезжать легкие снежные заносы. В скольжении я учился летать как вихрь по утоптанному снегу и с радостью встречать пушистые снежинки. Любил в дни морозные, запаздывая со школы, на коньках скользить по застывшему хрусталю катка. Снежинки золотом спускались, играя бликами чистейшей белизны. Казалось, под падающим искристым снегом, жизнь хорошую начинаю сначала, без плохих оценок. Пока снежинки таяли на розовых лицах, я не сомневался, что в снегу могу легко раствориться. С восторгом катался, мечтая о том, что не было и в будущем обязательно будет. В тайне мечтал попасть в секцию конькобежцев.
      Не быстро проходила трескучая зима, заметала снегами железную дорогу и Паровозный каток. Родители расчищали снег, машинист и кочегар с паровоза заливали водой площадку. Соседская детвора после занятий в школе на свежем льду барахталась. Над станцией и городом разносилась далёкая мелодия про влюблённые сердца. Эта далёкая мелодия со стадионного катка в наши сердца пробиралась.
      Каждый день, где-то далеко, на стадионе Локомотив работал лучший в городе покрытый толстым льдом каток. Временами возникал соблазн посетить наполненный веселеем стадион. В мороз суровый, очень колкий, мама меня с друзьями не отпускала посмотреть стадионный каток. Однажды в завьюженный день вспыхнуло солнце и мы друзья – одноклассники отправились в поход. Встретился я около железнодорожного вокзала с бывалыми друзьями и зайцем сел в уютно пахнувшую мазутом будку автомашины Спутник. Служебная машина развозила на работу локомотивные бригады по чётным и не чётным паркам. Фартовая машина следовала без остановок и на скользком повороте у стадиона сбавляла скорость. Открыв полу двери, и не испугался, шагнул по двум ступенькам лестницы вниз, и десантировал на ходу, на снежную дорогу. Упав, и совершил пять кувырков по ходу машины, в шоке подпрыгнул. Все в сердцах сказали, свежий воздух, полной грудью глотнув, что под руководством отчаянного путешественника Степашкина больше не поедут. Но он твердил, что всё в порядке и предложил продолжить путь дальше, ведь всех, кто молоток, ожидал стадионный каток.
      Стадион был огромен и разделён на две части. В одной, как бы погода ни шалила, одетые в яркую форму крутые сибирские удальцы футбольный мяч гоняли в снегу. Сердце стучало в груди. Во второй части стадиона, весёлой и желанной, с сияющими улыбками, в расшитых платках и вязаных шапочках, зигзагами и виражами, друг за другом скользили счастливчики по зеркальному льду. Мерзли щеки, а лёд чудесный переливался, сверкал, горел, как тысяча светил. Симпатичная девочка кружила в этом калейдоскопе огней и людей катка одна. Твердил Степашкин, что лёд чудесный. Мне, почему то всё не везло. Впервые сделал шаг со снега на сияющий лёд катка. Меня за руку никто не держал. Бух. Ах, промашка, разлетелись в сторону огоньки. На твёрдый лед падая, решил не скучать и попробовать прокатиться на коньках.
      На стадионе коньки считались спортивным инвентарём и выдавались школьникам по метрикам за деньги на прокат. Давали блестящие дутыши, гаги и хоккейные коньки. Коньки выбрал по размеру. Встал на весёлые разъезжающиеся коньки. Стремительно лёд разрезали они. Шлепнулся на скользкую замёрзшую воду. Вновь разлетелись сияющие и искристые огоньки крошечных гирлянд. Друзья, дети, папы, мамы, задорно и весело смеялись. Девочка улыбалась. Желая поумнеть и больше не ошибаться, вспомнил, чему меня учил Паровозный каток. Больше я не навернулся ни разу, осторожно к конькам и льду привыкал и после катания домой без больших синяков вернулся.
      Были знакомые школьники, занимающиеся в спортивной школе. Они носили с собой беговые коньки. Это были не обычные коньки, похожие на ножи, для скоростных полетов над упругим льдом. Удивляло меня длинное, очень тонкое лезвие, низкий легкий ботинок. Все в них было заточено, со скоростью кружить, по гладкому овалу катка, по хорошему льду, очень хорошему. Это был не самый популярный вид катания на коньках.
      Но я ждал крепкого льда на реке Уда и мечтал о коньковых переходах, этой зимой на Снегурках вездеходах по льду без снежного заноса. Скользил километры на коньках с лыжными палками с острыми наконечниками по прозрачному льду таёжной реки. Река Уда оказалась огромна, катайся бесконечно. Её скалистые острова, протоки и наледи оказались очень красивы. Прозрачный лёд казался очень тонкий, а скалы на берегу невероятно высокие. Мои мечты медленно сбывались. Новой зимой я всё дальше и дальше скользил в однодневных походах по удивительно красивым местам, обрамленным со всех сторон круто поднимающимися пиками Саянских гор. Панорамы зимних гор, наиболее труднопроходимых и малонаселенных в Сибири, сменяли друг друга на протяжении всего дня. Я осматривал богатейший растительный и животный мир, водопады, охотничье зимовье и капризные полыньи, замерзающие крайне редко. Приобрёл личный опыт и получил новые впечатления. Познакомился с новыми единомышленниками, вольными путешественниками, умеющими отдыхать от цивилизации в уникальных местах. Новой зимой обязательно начинал скользкий след прокладывать до кочевых племён, живших в горах Тофаларии. После встречи с таёжными оленеводами, по тем следам непременно возвращался счастливо домой.

Вербная узкоколейка

Файл:.jpg

      Посреди бескрайней тайги, горных рек и Саянских гор, вдали от областных центров расположилась на Восточно Сибирской магистрали небольшая станция Нижнеудинск - настоящая глубинка. Великое пространство немыслимо без железных дорог и мы привыкли ездить по много путным магистралям Великого Сибирского пути. В мои школьные годы, вокруг станции были забытые железные дороги преимущественно узкоколейные, малодеятельные. Были и подъездные пути. Я восхищался частью этого уникального мира, красоту которого многие люди не видели. Заброшенные железные дороги со временем деградировали, зарастали и уничтожались. Но меня продолжала интересовать их история, неординарное местоположение и своеобразная красота окружающего их пейзажа, заброшенные вокзалы, мосты. Среди болот и тайги, я часто видел земляное полотно с рельсами узкоколейной дороги, уходящими вдаль.
      Мы были любители железнодорожной старины. В выходные дни я, и мама выезжали на опорные пункты исследовать пути первопроходцев и прогуляться за черемшой, ягодами и грибами. Рано утром с перрона станции мы садились, наверное, самый медленный пригородный поезд. Сонное светило неспешно вставало. Гудок сигналил. Шипение, скрип, стук, скрип и мы, отправились в путешествие, по местам, где работал и собирал грибы мой прадедушка. Плыли за окнами скалы, хляби, озёра и дрожащая осинка посреди бесконечной тайги. В довольно глухой и малопосещаемой местности, замечали не слишком известное железнодорожное полотно и выходили на полустанке. Всегда надеялись, что сегодня совершим новое открытие, шагая по заросшим насыпям вдоль болот невиданных цветов.
      В нескольких километрах к западу от моста через реку Мара, в живописном месте через заболоченную местность чудом сохранялась с неправильным изломом, узкоколейная железная дорога заросшая вербами. В конце XIX века в этих местах строилась железная дорога через Евразию. Но горный участок оказался очень сложным для быстрого возведения основной магистрали наперерез горам. Вначале проложили вспомогательный путь, пересекая необозримую тайгу и проваливающиеся болота. Ускоряя и удешевляя строительство, уменьшили ширину земляного полотна в насыпях, выемках и на горных участках, а также толщину балластного слоя, укладывали облегченные рельсы и укороченные шпалы, каменные мосты. Привлекли сибирских крестьян и многие работы производили вручную, орудия труда использовали самые примитивные. Топор, пила, лопата, кайло и тачка послушно отворяли горы и осушали болота, с востока пробиваясь на запад. При преобладании ручного труда на вспомогательных работах, на сооружении основного пути работали профессионалы на новых мощных паровозах, снегоуборщиках, путеукладчиках и паровых экскаваторах под руководством талантливых инженеров. Для возведения мостов металлические фермы в разобранном виде доставляли в Одессу, а затем через Суэцкий канал, Индийский и Тихий океаны во Владивосток. Здесь их перегружали на железную дорогу и с морские птицами везли к местам строительства мостов через реки. Таким способом строили мост, через реку Уда.
      Но позже, при спрямлении главного пути основной ход был перенесён на несколько сотен метров выше от берега реки, обойдя болота стороной. При этом на топких местах вспомогательный путь был сохранён, с тупиковой станцией на малодеятельной ветке, получившей громкое неофициальное название Вербная узкоколейка. На карте нигде этот путь земной не был указан. В действительности она была настоящей малой колеёй, с боковыми ветками и подъездными путями. Отсюда в больших количествах вывозили лес, и для этой цели было построено много лесовозных узкоколеек. К ним на лошадях и таскали тяжеленные брёвна. По узкоколейке курсировали небольшие поезда, порой даже не каждую неделю и не быстрее, чем ходит человек. Сначала по ней ездили паровозы, потом мотовозы. Здесь не было ни поселков, ни дорог. Настоящий медвежий угол.
      Эти узкоколейки привлекали меня в детстве своим романтическим настроением, запахом шпал, возможностью почувствовать историческую атмосферу и побродить по брусничному раю настоящей тайги. Для нас они служили нередко единственным доступным и надёжным ориентиром в блужданиях по дремучей глухомани и выводящим нас к полустанкам. С развитием автомобильного транспорта и лесозаготовительной техники люди стали обходиться без них. Колея постепенно зарастала деревьями и становилась гармоничной и естественной с трясинами, кочкарниками, ягодниками и грибными местами. Заросшие просеки наглухо скрывались в тайге, сквозь заросли сумрачных лиственниц и пасмурное солнце осинника.
      Весной тянулась земляная старинная насыпь с корявыми рельсами на заросших шпалах вдоль еще неодетого болота. В этом просторе, от первого тепла весенних лучей, верба расцвела и нахохлившуюся нежным пухом колею, в красно талую аллею превращала. Светоносной дымкой белого пуха комочки к небу тянулись и склонялись вниз, до колеи. Расплескались, заискрились радужные краски света, радости и ласки. Манил пух её лёгких невесомых сережек, настежь открывая двери аллеи - колеи. От солнца влюбленного и жемчуга вербы, мама улыбалась, будто бы в танце о счастье поющая, вся золотая с пушистыми крыльями. Прижавшись щекой к веточке бело - перламутрового чуда, я шёл по вербной колее рядом с мамой со странными ощущениями тепла, и спокойствия одновременно. Возможно, пролистал дней пережитых своей маленькой жизни. Возможно, пробуждался заново при встречном солнце. Возможно, в сердце, себе заглядывая, видел за дымкой суть. Возможно, в ореоле святости, чарующей вестнице жизни мы радовались.
      За поворотом в поисках забвением пропитанных узкоколеек в ворсинках бархата первоцвета, я ржавой вагонеткой с оторванным крылом, царапал распахнутые вербные нежно - пушистые ветки и хвою сосновых сплетений. На исхоженных перекрёстках и на обочине, в сомнениях пробирался в будущее по стези, по которой уже кто-то оставил следы. С неуловимою радостью, слышал мамин ласковый голос со вздохом, с пьедестала вербной узкоколейки, проложенной сквозь соцветие памяти.

В добрый путь

      Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич