Разворот тесного времени
Разворот тесного времени
Прикрытая изморозью синь лунной чёлки остыла на глади полуночных небес. Туман крошил кромешную темноту на трещинах скал. Слепорожденный сыч прозрел. Ожидал попутного ветра дождик заблудший в тайге полной звериного добра. Медведь щербил кости падали. Берёза серьгой одарила сохачьи рога. В камнепаде булыжники лбами стучались. Ондатра выползла с омута наземь, рыба нырнула в глубинные буруны. Устав от воздыхания, олень исчислил стёжки заваленные плитняком. Ягель озяб, заяц разгрыз тальник, горностай не сомкнул глаз. С лепестков кашкары потекла роса, душа в груди соболя бурю почуяла. Медовое сердце кабарги укусила печаль. Вьюжный пух прахом рассыпался, засуетилась стая волков. Отлётная кукушка плачем разбудила бурундука. В колыбели забвения утро родило дочку – Заревую звезду, развернуть скученное время.
Обугленная ночь
От пожара почернела заря, мечта упала на дно сумрачного сна. Обугленная дотла ночь озябла над гребнем вершины. Блеснул лёд в зрачке Луны хлебнувшую чувств облачного половодья. Запах багульника потёк по жилам медведя. Скрипнув стволом, согрел душу кедр в изгибах ветвей, горностай вышел на слежку глухарей. Волк метнулся наперерез лосю. Листья осины сгорели, взлетел встревоженный клин гусей, в сердце рыси загудел пропахший гарью ветер. Затрепетала полёвка, зажатая в когтях совуньи, мох покрылся холодным потом. Обернулась ловко лиса, гулкое эхо ушло гулять по закоулкам утёсов. Замелькали венчики ковыля сквозь щёки скал. Таёжник высушил ичиги над очагом, вместе с травой сгорела ветка ягеля. Хариус замутил отражение раскаленного неба в студеной струе ручья. Застыли безмолвные оборотни теней, жизнь показалась совсем другой. Чуя вечную тропу, в чащобе звёзд проснулось рассветное утро. Отравленные оттепелью снегири уластили Солнце взойти в инее хвои, огнём пылать в груди осени.
Подвох злом
Вызывая трепет перед лицом звёзд, семя злобы всходило нелепой сутью. Развивалось к корню, всходило ростком, созревало плодом. Козни злодейства лезли в нутро, ловили в западню. Поглощённая подвохом падшего мира плоть страдала, ела зародыши лжи, кусала губы гнева. Несчастье, болезни, пожар, не урожай вызывали потребность в помощи, спасении и защите. В нужде и горе рождался умысел избавления. Сила воли могла спасти от мук совести, вера от напастей суда. Душа чуяла вину, различала доброе и пагубное начало. В земном бытии досадно ошибалась, не замечала недостатки. В любви к самой себе разрушалось сознание. Видела злость вовне, плутала по ложной тропе поведения, впадала в ухищрения. Не отвечала злом на зло, усмиряла скверну в помыслах. Тьма вреда подчинялась свободному волеизъявлению, рассеивалась светом искры блага. Чаянье добра будило жалость, млело пред очами небес, объединивших дух, душу и тело. Добро и разум вмещались в глубину духа ведущего к желанию раздолья. Со всех сторон окружённая безднами безумия, пристрастий, суеверием, робостью и стыдом увечная душа сеяла в сердце зачатки правды, взращивала милость.
Беззаветный водоворот
Загудела буря, блеснула искра в тлеющих облаках, задрожали туманные горы, сердце повелителя тайги окаменело. Развезлась громогласная бездна, молнией осветилось непокорное волнение ручья вытекающего из утёса. В живой чистоте сосудов земли закрутились льдины, заблудились обманчивые тени, таймень в водостоке поймал хариуса. Олень с крутого обрыва шагнул на гребень бегущей волны и до каменистого дна глубину измерил. Запахла мёдом хвоя, по щеке потекла плакучая слеза, сердце кольнула тоска, память застыла. Не глоталась вода, брызги любви раскачивали венец вкруг влажной луны играющей с безумством грозы. Олень с огнем не шутил, ветру не верил, не мог преодолеть порог неба в обратном направлении, отдал сознание на волю судьбы. На перекате плескались следы лунной тропы, окропленная пеной душа вышла на свет Звезды Утра. Вместе с эхо прошла оторопеть перед воем хищного зверя. Оленю почудилось, что наевшись всплесков, не погибнет, продолжит жить в водовороте звёзд.
Ожидающее сердце
Утомлённый трудным восхождением на перевал, таёжник задумался, мог ли он совсем ничего не чувствовать, не испытывать никаких желаний. Тайга сделала его таким, каков он есть. Принимал судьбу без прикрас. Позволял будням протекать чередом. Не вредил природе, потакал страстям. Был не лучше того, что дано жизнью. Не знал, как проявить себя. Огонь томился в груди влекущий начало жизни. Меж верой сердца и смирением разума привязал зрелый дух к внешним вещам, истощал жизненную силу воли. Избегал рабства подлости. Верхом на олене пел душой, добывал еду, собирал ягоду и шишку-паданку, спал у костра, горевал от несчастливой любви. Осмысливал убеждения, кровь, тень, ум, радовался от долгожданных встреч. Очи раскрывали видения источника света. На ступенях к покорению вершин доверился крепости мышц. По тропе предков ходил там, где кормился олень, добывался изюбрь. При падении звёзд, успевал загадать желанье познать себя. Всё всегда исполнялось, в темноте боялся безумных мыслей, что светил не хватит до рассвета. Небо обновляло изнурённое тело в бесконечных кочёвках. Рассудок обуяли суетные раздумья и беседы с самим собой о желанной оценке счастья.
Личное чувство
Сеянец тальника пророс в каменной щели. Облако заботливо окропило его дождевой водой. Не имея глубоких корней, зародыш превратился в росток. Без мысли наперёд установилась сухая погода, поросль не сразу становилась деревом. В синеву небес отползла мгла, попросила отдыхающий в ущелье туман ухаживать за стебельком. Орошать каждый день, закрывать от копытных щипающих и затаптывающих отпрыск. Блуждающая хмарь вернулась посмотреть на каменную осыпь. Росток зачах. Облако ощутило печаль и упрекнуло туман в безделье. Он оправдался, что всечасно поливал, глаз с него не спускал. С утра выходил на скалы и до вечера обнимал. Согревал душой, не пропускал губительные лучи Солнца. Ночью лелеял, от ветра прижимал в тень Луны. Облако обвинило туман, что он лишил росток личного чувства свободы. Не определял он свои принципы и свой жизненный путь, не выбирал поведение, не ощущал желания. Попросило туман одуматься и скрыться, а сердце ростка устремить к оживляющему свету.
Странствие к себе
Кочующий олень постигал смысл странствий. В пути наслаждался новыми видами. Отмечал изменения внешнего мира, угадывал погоду, обретал свободу. При истинном скитании не ощущал, куда шёл. При просмотре не ведал, что увидит. Любуясь далью, искал то, что не мог объяснить, что это такое. Вдали чувствовал звезду тысячи жизней, почти догнал её, но она отдалилась. Всё повторилось снова. Наконец взошёл на пик вершины и в озарении узрел над головой звезду - исполняющую желания. Звезда утра вспыхнула, резко увеличила светимость, раздула пепел зари. Без прикрас и ухищрений. олень прожил много рассветов вперёд мгновенно во сне и наяву. Алчность, щедрость, радушие, безразличие закипели в сердечном котле, не теряя смысла, обдумывал связь времён. Кончатся хождения, размышления и стремления сердца. Созерцая перемены вокруг, переоценил ценности. Посетил всё горные хребты и увидел, что бывает в душе. Не оглядываясь назад, побрёл наблюдать за внутренним миром и постигать изобилие перемен в самом себе. Он почти прикоснулся к искрам звёзд, по крайней мере, узнал их кров. Стал избегать знойного сияния, продолжил на тропе искать душевный покой.
Увечное сердце
Олень спотыкался о камни судьбы, ныли шрамы на сердце от вырванных кусков забот и отданных детям. Взамен получал вклады телячьих нежностей, заполняющие пустоты. Обломки разных сердец не подходили друг к другу, в груди оленя стонали зазубренные рубцы. Олень горько плакал навзрыд, на мелкие ошмётки рвал нутро, бьющееся без смысла и цели. Оленята бессердечно уходили вдаль, забывали предка, в душе оставались полые дыры, место для чувств терялось. Старик крепился, не ломался, ждал взаимности, остаток увечного средоточия болел изнутри, напоминал об избыточной доброте, которой делился. Кладезь мудрости стирал переживание, смысл надеялся, ответное внимание исцелит ссадины, единение вернёт былую умильность. Олениха от сердца отщепила дольку, вставила в кровоточащую рану друга. В ответ олень оторвал клок от истощённой сущности, вставил в брешь сердца подруги. Кусок подошёл, оттаяла тоска, выступили режущие края горечи, напомнив истину о смысле жизни для любви.
Спрятанное время
По высокой и низкой Луне предсказывал погоду, по солнцестояниям шевелил медведя утаившегося в берлоге. Край зимнего года отмечал по росту рогов у северного оленя. Комолый бродил по тайге в студёную пору, летом носил размашистые рога. После брачных игр скидывал, чтобы вновь отрастить. Перекочёвку копытных устраивал по схождению звёзд с Луной. Гон и отёл ждал по сезонам появления наста и прилёту птиц к первым цветам на древе жизни. Кобчик оповещал криком о подъёме из утробы снега Солнца в шкуре красного оленя. Считал периоды по частям тела оленя. Учёт спускался по семи левым частям тела: с головы-верха весны на лопатку, бедренную кость, берцовую, плюсны, путовую, пястную, копыто и переходил на суставы другой стороны. Ждал спрятанное время. Раз в три года после весеннего равноденствия к подсчёту законных месяцев добавлял в придачу ещё одну Луну малой весны. Лунные месяцы укладывал в годовой солнечный круг. Ниоткуда рождался безродный месяц, нижнее переднее ответвление рога в начале лета. Совмещая лунный и солнечный численник, делал добавочную вставку, приводя его в равновесие для отсчета нового календарного цикла.
Звезда болот
Ветер чуть утих, молча уходила осень. Перелётная птица уронила половину звезды на плоскую землю, медведь слез с неба и съел её. Вторая долька упала в дремучие дебри. Вкусив горе семя перемен, мощный зверь расцарапал лапами скалы, содрал вершины и ущелья. Разорил тайгу, превратив в сырое хвойное болото с затопленными низинами. Кислотный привкус свёл челюсти. Зёрнышко застряло меж когтями и медведь не нашел сил вытащить его. От птичьего возгласа сердце взгрустнуло. Косолапый лишился права спать на Млечных облаках, встал на четвереньки и ушёл зимовать в берлогу. Мучаясь от бессонницы в суровой стуже, звери под снегом искали корм. Медведь весной выскреб остатки светил меж клыков и вдохнул в них жизнь. Зачаток пророс, и цветок стал похож на голову птицы смотрящую ввысь. Обезображенные распадки покрылись зелеными листьями с розовыми ягодами. После зимовки под сугробом кисло-горькая на вкус клюква стала сладкой. Получила цвет малиновой звезды с запахом дождевой свежести.
Окрылённое сердце
Расстелется Млечный Путь у ножек родившегося оленёнка. Озарённый Луной младенец поспешил в неведомый мир снов. Скользя по лунной дорожке, не сгорела терзающая душа в немыслимом огне искупления, не окоченело сердцевина от возмездия холода. Осознала, без чистоты духа ночь не закатится в рассвет, не взойдёт Солнце в радость небесную. Нарушив безмятежность сумерек, сойка в полете разбудило утро. Оленёнок открыл взор к свободе выбора. За заснеженную вершину зацепилась заря. Облако повисло в лучиках света, прозрачная дымка утонула в росах. На цветочный пучок кашкары опустилась оса, к шляпке гриба прилипла хвоя. Солнце отвернулось, ушло тропой истины, оставив отпечаток любви в наивных мыслях. Позабыв обо всём, нутро не обрело душевный покой. Огорчилась судьба, что никогда не будет полная блеска. Спасаясь от безумия, взлетела мечта в синь небес. Вслед встрепенулся оленёнок с плеч скинувший грусть. Билось сияние в груди, разрывалось на куски, верило встретить удачу привлечь светило. Тревожился взор души растущими из сердца лучезарными крыльями. Поняв таинства чувств, средоточие не выживало без желания освящать бытие тайги.
Отпечаток неба
Рожки старой Луны бодали неосязаемую глубину тьмы. Неисцелимая пляска звёзд на раненом небе, опоясала кудри тайги острозубыми скалами. Из чаши сердца надежда утолила жажду души, сон грел ночь. Тосковала лиса по глухариным прилётам. По опаду хвои блуждая, изюбрь шёл на манок. Жилы волка кипели отвагой, замученная кабарга стонала. Стихло горе, замерло дыхание в груди, кровью жертв запеклись губы у хищных зверей. Перестало хранить надежды обманутое сердце. Приуныли собратья олени, оскудели дремучие дебри. Утёсы не узнали грусть, ручей не понял скорбь. С горькой укоризной приговаривало эхо о затмении рассвета. Потянуло холодом от земных невзгод. Чёрным вороном прилетела ненастная туча. В отпечаток неба чувственным взглядом корила лихую судьбу волчица с изобильным животом. На камнях перевала расцвела бабочка, багульник оделся в лепестковую метель. Ветер принёс жгущую весть. Гроза очистит корысть, гром заслонит пролом памяти, дух подаст руку палящей молнии.
Кочевая подруга
Муж выживал с оленем в лютом холоде у края земли на черте времен. Без дружбы, основанной на честности уцелеть в тайге невозможно. Транспорт, жилище, одежда и пища олень был правой рукой, хищника чующая лайка была левой. Стадо привычное к суровому климату и скудной пище берёг на охоте и выпасе. Снег сыпучий разрывал олень и шагал по топи болот. В поступи копыта раздвигал, увеличивая площадь опоры. В воздушной шубе облаком плыл по радуге жизни ловить звёзды. Подруга читала боль за улыбкой, умела понимать без слов. Словно свет Солнца шагала вместе с мужем и детьми. Тропа ветвилась оленьим рогом, пасущееся стадо собирала раз в день доить. При набеге волков, сердце согревала певчим словом, западающим в душу, у ног улуса расстилала высокую Луну. В чуме ютилась семья: жена, холостые сыновья, незамужние дочери. Женщину уважали, сын, входя в чум, кланялся матери, а затем отцу. Супруга верила в чувства, брала верх над ссорами. Была счастлива за всех. Собирала хворост, внутри жилья разводила огонь. Угощала чаем с лакомством ягод, собранными детьми. До алой зари у костра сливался дружный род судьбами и надеждами с родной землёй.
Оленья свадьба
В лучах вечернего солнца на голову верховой оленихи-невесты одел недоуздок сплошь зашитый бисером с лицевой стороны. По нижнему краю Млечного сукна свисли звёзды привески из костяных пластинок. Звенели трубочки привески, украшенные бахромой с нанизанными бусами. Затылочные завязки вызывали зуд. На тропе очерченной ветром заплетались камни в копытах, потел лоб. Вытянув шею, неуклюже прижалась к оленю-жениху. Вспышка чувств, сожгла одиночество двоих, вселенная ожила в душах. Олень вздрогнул телом, громко ревел о торжестве духа на всю оставшуюся жизнь. Она думала стать счастливой, волей двух создать третьего. На ягельном пастбище недоуздок ослаб и съехал в сторону, она осталась без присмотра. Свадьба кончилась, любовь продолжила существовать в браке. Освещаемая робкой Луной, покорно наклонила голову, потянула зубами листок с карликовой берёзки. В блеске глаз с дерзостью путалась робость при ходьбе. Рожая, олениха продолжила род, в обыденности стадо ощутило бессмертие.
Осенняя разлука
Плаксивая морось укрыла хвою, к отражению в глади переменчивой воды склонила рожки Луна. Наскучив слякотным дождём, беременная всевластной грозой облако придавило вершину. Устав кружиться с листьями ветер поселился отдохнуть в распадок. Ударил гром раскатом, отзвуком лета ответило эхо. Прохлада дохнула в сердце, искрою вспыхнула молния. Огнём проткнула смятение стихий. Соединила незрячий туман с отверстой землёй, крушила чувство безнадёжности души. Боль, порча, скверна, пагуба исчезли, исцеление открылось тленным. Предки вернулись в суету жизни. Звезда утра проснулась от сна. Ливень смыл следы пороков, напиталась влагою тайга, туманным воздухом задышали горные склоны. В плену миражей всё преходяще казалось краше, лось осознал отсутствие весны в душе. Угас путеводный знак. В пурпур рассвета оделись утёсы, в изморози потерялась тропа к заре. Над перевалом взошло Солнце в сияющих золотом лучах. Вздрогнула паутинка, листья расцвели, зоркое око уронило слезу в мох. Сгоряча заплакал день, унылая осень осталась ожидать запоздалую зимнюю ночь. Небо побледнело, о несбывшихся надеждах умолк гомон птиц. Память поладила с разлукой.
Отверженный провидец
Ветер раздвинул просвет в облаках. Изнемогающая Луна высветлила высоту. Обвитая смутой птица, посулила грозу. Горные дали закрыл снегопад, зарница заплакала. Упали слёзы на хвою, цветы согнулись от росы, разорились гнёзда. Запели ручьи, в чреве скал ожил ждущий счастья оленёнок, чующий зов души. Верх неба, возложил на него искру, особый пророческий дух. Олений сын встал на ноги, сердце горело огнём. С молнией разбивающей камни шёл к падшим тварям. Призванный звездой сверлил зрачком сон, сводил с ума, мозолил совесть. Заботливое небо желало хищникам и добыче пастись вместе, не причиняя вреда горам. Зверей возмутило напоминание об их неурядицах, не приняли несущую волю вещую. Думали, что светила на их стороне и изгнали видящего будущее в щель земли. Во тьме и свете всполохов ясновидец сохранил уверенность, взыскалась невинная кровь. Отвагой озарилась суть провидца в отребьях плоти. Чуяла зло объятий доброта. Далёкая от обмана и страха удача шла за слепорождённой судьбой.
Навьюченный волк
Жизнелюбец кочевал верхом на олене. На стоянке разжёг костер, оленя отпустил щипать ягель. Волк мучился рабством тления и вонзил клыки в оленя. Цедил кровяной закат олень, со слезами на глазах просил зверя не спешить. Уверял хищника, что скушав плоть, завтра он опять будет голодным. Пригласил волка на стойбище, где ежедневно пекли лепёшки и коптили добычу. Олень обещал волку, если не растерзает его, в стаде будет жить сытно. Волк поверил, согласился идти в гости к оленю. На становище, волк заметил, что у оленя на боку истёртое клеймо раба рабов, спина в гнойных шрамах. Волк засомневался, от лёгкого бремени истиралась шкура. У чума-жилища хозяин подал оленю лакомство соли, надел на становой хребет седло неволи. Нагрузил вьюки с грузом и отправил в трудовой путь. С равными правами волку подали кость, одели ошейник ига. Зверь обомлел, мотнулся взад-вперед, не желал пожизненно служить рабочей силой. Раб греху гордо сбросил хомут. Побежал по тайге с пустым нутром, не пошёл по тропе завьюченным. Невольник стаи от лжи повернул к небесной истине ради свободы волчат. Волк завыл на Луну, личная ответственность перед логовом зазвучала эхом.
Кровь жизни
Остыло солнечное пекло, хищники грели охладевшие жилы чужой плотью. Твердь содрогнулась, сотворенной смертной стужей оленёнок не задохнулся в чреве. Без придыхания ветер свистнул звоном снега, сквозь тучу улыбнулось небо. Под лунной ладонью звёзды нянчили гордыню. В листопадную слезу укутался крылатый туман, посреди бытия ожидал тень близорукого счастья. Память почвы пестрила кривизной распадков, сиротливо скрипели цветы. Опустела душа в беспомощном теле оленёнка побратавшегося с кровожадным волчонком. Не уберегший душу телок смирно сжался в комок, не дышал, терпел ужас. Бескровное сердце глухо стучалось о бессмертный ужас. Обожглись золою судеб искупления, из последних сил забились, жизнь удержалась в крови очищающей совесть. Горячая капля упала на землю, проросла зарёй. Запахло живицей, животворящий дух прояснил красный ручей, в камнях осветился ягель. В перетрясках закалённый оленец вспомнил мечты завьюченного стада о борьбе плоти и крови.
Ход жизни
Звери решили установить протяжённость грядущих сезонов, но не сошлись во мнениях. Бурундук собирал кедровые орехи, трудился, не отвлекаясь на обед. Медведь просил с ним поделиться. Решил съесть запасы, набрать жир и не погибнуть от зимнего голода. Грозил продавить закром, перегрызть кладовую, повалить кедр. Бурундук не испугался угроз и уговорил медведя первым увидеть восход Солнца. Жадина стал ждать рассвет, косолапый пошёл шаманить к каморке скупердяя. Увалень хотел сонную тьму, ловкач ожидал бодрый свет. Малый зверёк-грызун первым заметил заревой луч на вершине. Лентяй поверил Луне и схватил лапой бурундука. Тот увернулся, но осталась поступь жизни пять полос на шкуре. Медведь полез за бурундуком в нору и застрял зимовать. В тесном закуте со сна медведь заспорил, сколько дней в первом весеннем месяце. Он хотел тридцать, бурундук – тридцать один. Исхудавший хищник не хотел лишнее сутки лежать в берлоге и вылез первым, помешать Солнцу встать утром. Бурундук требовал чередования гибели и рождения зимы и лета, дня и ночи, как темные полосы Луны и светлые Солнца на спине. В упорядоченной неотвратимости расцвета встал как обычно.
Оленёнок рябинка
Нянька заря обозначила вечность, по закатному Солнцу заплакала сипуха в горящем венце звёзд. Грусть пришла в отлётное дупло над грозовым ручьём. Заплясали шишки в ветвях, ветрило бодался с просинью облаков, вздувая ночь. Иней обнял вязь бус на шее талого шиповника. Смола слезой застыла на хвое. Бурундук в нору потащил орех. Под можжевеловой корой сердце забилось. Трубный голос подал изюбрь, созывая матух. Метнулась рысь, волк спрятался в полумрак. У оленихи пролегла морщинка меж седой шерсти лба. Медведь-костолом всмотрелся в зрачки оленёнка-рябинки. Сонный телёнок забылся в тёплом мху, ожидая маму на трухлявом пне. Прельщал покой души дальнего пути, душила разум суетность. Под пылкий звездопад приполз жалкий сирота без веры и надежд. Доверчивая отрешенность вскрыла ненависть и муку. Из кедровой хвои лунное око высветило след кружения заячьей свадьбы на кряжистой тропе. Оленёц сосал молоко материнского вымени в обнимку с сироткой, не требуя уважение.
Смысл бытия
До захождения Солнца возмутился дух видений, вещий сон удивился. Заледенелой тенью заблудилась Луна в белой завесе облака. Звёзды замерцали сквозь нежный пух на ветвях тальника. Содрогнулся ветер, растаяла паутинка инея. Крикнула кедровка, эхо вывернуло наизнанку нутро нерушимых скал. Из цветка подснежника мотылёк выполз на простор проталины. Изнурённая ночь растревожила беспокойную душу. В дрёме не озябла плоть, мечтала жить лучше настоящей жизни. С безопасностью тела и радостью в сердце проживать в единение с тайгой и небом. Заботится об изобилии урожая ореха, плодовитости оленей. Воспрянуть духом, проявлять добрую волю, отвергать зло. Смысл искать в умеренности, честности, прилежание, великодушие, трудолюбие. Действовать осмотрительно при принятии невинных решений. Всё доводить до конца, к чему рука прикасалась. Бесконечно путаясь в удавке земных страстей, из тьмы выходить на свет. Стремится к разумному образу полнокровных забот, насущной силой славить желаемое одобренное свыше. Лучезарное утро приоткрыло распростёртые крылья зари. Очи ума предварили мощь оживания рассвета, чувства ободрились восхождением Солнца утра.
Оленец-снежок
Неистовый ветер закружил ледяную пыль, плечи сомкнули звёзды на Млечном Пути, стеной встали горы. Обломки туч градовым ливнем упали на иголки хвои, перевалы закрылись, пух набился пургой. Под сводом неба не сбылись лучистые мечты, орлица рухнула в муки ущельные. Спутались перья с горечью слёз и обид. В житейской суете погибло ожидание возродиться лишь ради пищи. Среди страстей коршуниха пыталась сродниться с волнением души. В порыве кипучего жара из сердца изливалась горячей кровью страдание. Жгучие когти раскалились в очистительном пламене. Почувствовав тяжкие стоны, к орлице подошёл заступник оленец-снежок. Забыв былые невзгоды, обнялись враги животворной волей. Сорвался покров жестокости с острия клюва. На предрассветной вершине оленец побелел, словно отрадный иней, зреющий в зрачках раскосой Луны. В огненном озарении рожками потянул ветровой уют навстречу алой птице. Из окаянства слепоты вызволенная орлица укрылась под крыло опекуна Солнца.
Зачатие Солнца
Мир кутался в пелену снежного праха, искра тлела в раскалённой колыбели звёзд. На свадьбе огня и льда озарились близнецы олень и медведь. Олень породил мысль по куску собирать звёзды и принять в себя. Медведь лепил стельность Луны. Рога оленя превратились в лучи. Олень схватил выкидыш молнию за хвост, пламенем разделил пыльцу сумерек на небо и сушу. Луна создала духов ночи, править тьмой. Из тумана содеяла дождь, ожидало порождающее начало. Сердце ёкнуло в груди медведя, тучи сеяли страх, заслоняя зачатие, беременность, роды и кормление Солнца. Бессмертная сущность не давала свечения, медведь поднял уровни небес в высоту. Разделил ветер, облака, разум созвездий. Душа рассвета проснулась, увидев сияние зари, сделала землю святилищем воздаяния. День начал прибывать, оперились птицы, зазвучало пение. Зацвело дерево, созрели плоды. Проявляя бессмертность в смертном, позволил оленям продолжить род стада. Каждый день доступное Солнце шло под этим сводом, ночью по нижней стороне возвращалось к началу пути. Источник жизни и света, славой сияния согревал и утешал души, почитающие порядок зачатия, выживания, посмертия.
Забытье рассудка
Голой стопой, взойдя на вершину, заря отгорела до сажного пепла. В исчадие тьмы открылись ресницы у звёздных очей тревожить тени. Вьюга сменила плеть гнева на тишину. Сквозь беспробудность ущелий ростепель ткала суету до неба. Меж страстей падение опередило наказание. На тропе непотребства зверел хищник хромая на оба колена, от ужаса немел вещун. Ум вздул искру зла, прожёг пазуху ночи, усыпил судьбу собирающую щепотью ветер надежды, туча смыла муть. В конец вернулся пустой путь, эхо страхом тронуло сердце. В перехлёст нагой Луне в золе груди вспыхнул огонь души, разор обнял разумом доверие. Мрак сделался светом, прах склеился в плоть, уголь стал очагом. На рассвете помолодела звериная шкура тайги, утёс с плеч скинул стонущую лавину. Косач раскрыл веером хвост, на проталине осознав свою немощь, медведь вздохнул о берлоге. Из забытья до бытия брело подобие жизни вспять и по кругу. Выйдя из сна ведомый зовом прозревший рассудок Солнца, не засёк порчи в пище духа.
Утерянная искра
Через поколение в стаде явился оленёнок, похожий ликом и характером на дальнего предка. Птицей пойманной в силки трепетали на ветру ленты судьбы. Перевитые узоры отмечали жизнь. Замкнутые линии лент означали бесконечно скалистый путь. Плавные полосы намекали на рост, изогнутые на зрелость, прямые на долголетие. Искривлённые петли предвещали сложные дни, повисшие закладки - прозябание, узел - страдание, порванный кусок – пресеченный век. Не сомневался вожак о связи живущих и усопших сородичей. Сообщал родителям новорожденного, сколько ему жить, предначертание земной тропы, обход грозящих опасностей и посмертную судьбу. В буднях изменялся облик, ломалось пространство души, сгорала сердцевина. Хищники выслеживали, пресекали стезю, закрывали обратные следы. Избежав злых козней, честно доживал до седины. После невинной кончины в сини неба отдыхал у дневной Луны. В полнолуние развивалась утерянная искра. Вновь проходила стадии преджизни, мысли, сверхжизни. Устремляясь к восходу Солнца, возрождалась в потомстве, продолжать бесконечный круговорот жизни-смерти не нарушая равновесия рождения, роста, зрелости, старения.
Творец себя
В бесконечной пустоте, не измененную хождением, олень дикую силу копыт сплетал с тёмной страстью лишённой всякого смысла. Из-за слабости духа ожидал кончину без сожаления. Мечтал хранимый день превратить в малую вечность, где можно понимать правоту, чувствовать красоту, желать чистоту. Время проходило не в страданиях и не наслаждениях, а в проявлении неповторимости и своеобразии сущности. Эхо души откликалась на будящий зов. Смысл жил до самого последнего вздоха, в клыках волка олень не верил в тщетность кончины. Сердце томилось в плену любви. Тлело в горячем бреду. Не теряя мгновений, воспроизводила себя в заботах, отзывах души, ощущении наполненности. Из равновесия вечной жизни ветер чувства доброты; стыд, обожание соединил с разумом, как небо с землёй. Олень стал творцом самого себя. Взирая на будни звёзд, придумал образ небесного житья после кончины. Невидимое в существе Солнце превратилось в свет и тепло идеи, олень очеловечился и плоть претворил в дух.
Припевки мечтаний
Песельник скитался по свету и по следу ветра. Зашёл в укромную котловину, полную тишины и диковин. В небо упирались скалы причудливой формы, остроконечные пики блестели от снега. Каменные россыпи окружали водопады, лоно каньона точил ручей и впадал в озеро с прозрачной водой. Солнце на волне играло бликами, сказитель думал, что проживёт в неказистом чуме, не зная никаких забот. В грёзы шли дни, бежали годы, он без устали сочинял напев личной песни, выхваляющий прелести гостеприимных гор. Шорохом встревоженной хвои звучали наигрыши. С припевками в распадке исчезали чудеса. Осыпались валуны, мельчала глубь, мутнела чистота, блекла синь, таял ледник, редели заросли стланика, вздыхала земля. Певец тщетно искал, что воспеть, но мощь не находил. Величие перестало существовать реально, ушло в мелодию, превратилось в безумную мечту, завладела сознанием. Иссушалась у дебрей душа, стонала пучина. Выражал скорбь и грусть, воплями причитал заплачки, возвращал выдумки. Желал, выразиться в воображении, шептал россказни. Из глубины сердца пропитал почву слезой. Долина вспомнила о счастье ином, залечила шрамы и восстановила диковины.
Приют шипов
Сойка перелетела ледяную вершину, вечером искала привал. Просила можжевельник разрешение переночевать. Ради согласия обещала рассказать о странствиях. Кустарник слушал истории о дальних странах, ветви прижал к стволу. Из норы валежника взвился жук и удивился птице присевшей на невзрачную хвою. Соперник повернул на запах шиповника, Солнце закатилось не оставив сил лететь. Надменные шипы не принимали никого на ночлег, пожалели утомлённое насекомое и колючками не прогнал его. С заботой о здоровье жук разлёгся на лепестке, на милом цветке кормился пыльцой, спал безопасно. Видя успехи ловкача, птица взгрустнула. Хвастун гордился приютом, до утра ревниво жужжал о росте довольства, зарождая зависть в сердце птахи. Рассветная зоря осветила пик, роса легла на листья, птица проснулась с чувством досады. К сплетням вышел лось, рогами срезал причину злости. Не зная совести, жук расправил крылья, с душевным расстройством перелетел в убежище можжевельника. Места страстям было достаточно, птаха позвала плута на завтрак. Усач оглянуться на восходящий луч Солнца, птица взлетела в облако. Не зная меру в ярости, проглотила ненависть насекомого.
- Дождь цветочных лепестков
- Вечно убегающая даль
- Гордость денной Луны
- Манящая дымка странствий
- Тепло лучистой надежды
- Ветром оперившийся снег
-
- Кочевые гнёзда звёзд
- Звезда кочевой судьбы
- Лунная колыбель души
- Горизонт окрылённой мечты
- Лучистая радость рассвета
- Золотая тень равноденствия
- Отсвет заоблачного очага
Читать книги о Тофаларии
В добрый путь
Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич
