Дыхание сердечной жизни
Дыхание сердечной жизни
Луна крыльями шелестела в облаках. Ветер слушал эхо в корневище сердца. Дуновение всколыхнуло мечту. Мысль вдохнула в создание жизнь. Луна узнала чувства в общении с Солнцем. Опечалилась тетёрка, на мелких камнях оленец выпил росу. Непостижимая сила прикоснулась к цветению первоцвета расплескать порождённый аромат озарения. На волю вырвалось сознание. Любовью пробудился спящий разум. Суть заняла всё поле зрения. От истины творения наполняющей душу кружилась голова. Неверие надеялось на судьбу, заставляя задуматься о здравие. В луче зари жарки склонились к отражению в струе ручья. Блики света на воде резвились очевидностью. Время изменило звездное небо для единения. Мудрость скрепила вселенную. Молчание говорило весомое слово, чтобы понять через него, что такое огонь рассвета, которым загорается нутро человека.
Барс-птица
Обитающий на бесплодных кручах снежный барс, был лютым хищником, но позволял с раскрытыми крыльями орлёнку восседать верхом на своём загривке. Кот выгибал ноги, забрасывал вниз хвост, высоко подпрыгивал к звезде. Сверху взирал на козерожку-мать рождавшую бычка со взглядом рассвета. Росомаха сбила няньку с набухшими сосцами. Нарушитель акта рождения подошёл к лёжке подкидыша. Выгнулось укрытое пятнами тело. С грозно открытой пастью барс издал вопль жизни Солнца освещающего событие. Накинулся на пожирателя падали и детей, когтями прижал голову паразита к камню. Не растерзал матёрого злодея клыками, придавил лицом в дно расщелин. Свирепую маску со сморщенным в ярости носом сменил на оскал угождения озарённой Луны советника. Спасённого младенца усыновил, заботливо катал верхом на своём хребте. Просвещал озирание разума в отношении живучести. Травоядные копытные: олени, козероги, лоси и изюбри паслись на цветочных склонах, порой сталкиваясь с изуверством. На кошачьих лапах барс обходил вершины. Честно добывал пищу, в сокрытом произволе мерцанием зрачков следил за соблюдением отпечатанных на скале звёздным дождём законов гор.
Вдох лазури
Облака устали рыдать дождём, небо вдохнуло лазурь синевы. В прозрачной капле росы проблеснула Луна, улыбнулись лики звёзд. На ресницы зари упал иней. Студёный ветер приласкал росток кашкары. Глухари запели о свадьбе. Бурундуки дарили подругам жар вздохов. Багульник осыпал лепестки в ручей, весна невзначай вошла в средоточие скал. Оленец счастье видел в достижении мечты, покорять вершины. Достигнув пика громад, терял запредельную твердь души. Обретя вышину, лишался несбыточных недр сердца. Мелькали за светом тьма, блеск за скудностью. Не поддался лени, вдыханию распахнул грудь. До дрожи вдох нёс облегченье, до боли выдыхал горе. Поверив в неизбежность потерь, оленец ловил восходы в закатах. Раскрыв очи, глядел на несбыточное озарение. Румянец Солнца растопил в запечатлённом чувстве лёд. Луч гасил пережитое сомнение. Пленённая муками жизнь, забыла ложь неволи. След замыслов не исчез в бесцельном стремлении. Тропил тропу непосильных достижений, порождённых видениями воли.
Свет в утробе
В изголовье пустоты Луна разглядела сон. Небо качнулось, истина ушла, кровь погасила мысли. Тело жаждало боли. Зачатый оленец испытал судьбу, рылся в материном лоне. Мгла висела над бездной вселенной, туман закрыл землю. Непрерывно ныл, наживал в сосцах молочную влагу. В кручине мук искал во тьме выход к светильнику душ, молнию стряхивал с грозы в исток бытия. Чутьём раздул уголёк совести. Миновав плен желаний, в слепоту безразличия очей вернул лучи первоцвета Солнца, в пламени вольности плоть ослепилась угнетением. В исчезновении обрёл мечту следовать замыслу звёзд. Очнулся в скопище облаков, заговорил с мудростью ветра. Младенец осознал прозрение частью проблеска яви, искру ума долей огня. Вне лжи взял в толк чувства, вникнул в ход Луны. Вбирал сияние разума равное небу, сознание вывел из рабства истлевших страстей, тень отчаяния отпустил на волю. Искал личную тропу в реальности, отличал лихву от ущерба. Ярчайшая сила сделала недостатки видимыми. Озарило снопом чувственного отблеска светоносный̆ купол зенита вечное Солнце. Бесцельную вялость пробудившегося сердца наполнила озарением жизни, по силе считающей время. Душа грезила о неугасимости.
Корень жизни
Из глазных впадин глянула мудрость. Из Преисподней выросла в небо вершина взгорка. Не оторвалась от корней Вселенной, переступила грань двух миров. Духи предков взяли в руки судьбы потомков. Добытые шкурки посветлели от гнилушек в костре, глаза сияли отблеском Луны в небесном лесу. В кожаной сумке вздохнуло огниво, о кремне и труте. Цокала косточка из ножки кабарги. Подпоясанный ремнём с ножом, человек осмотрел дневной цветок Солнца. Время остановилось, разум не различал свет. Лучи уносились с искрами вверх. Думал умом, душой чуял, что за облаками тайга щедра, охота выгоднее, чем в ущелье. Верил, с небес срываясь до дна, звёзды превращаются в дар бессмертия. Не погряз в пустых видениях, радовался изобилию, в скудости скорбел. Укрытый смысл Мироздания связался с сердцевиной гор. Каплями крови и пота на почве добра зацвели саранки. Нектар чувств питал съедобные клубни. Суть обрела рассудок, сердце спешило жить, шагами безвозвратно мерило тропу к семенам, прорастающим в купол лазурный.
Зыбучее прозрение
Отделив твердь от слякоти, звезда вечным мерцанием даровала прозрение оленёнку от рождения незрячему. В безмолвии чувств Луна перевернула конец сна во взоре. Сквозь листья на ветру блеснуло Солнце. Облако вызвало быстроногую морось окропить цветы осеннего увядания. В стылую золу осыпалась копоть с чайного котла. Отряхнув с перьев брызги, куропатка на крыльях заживила сквозные раны. Провидец обнаружил жизнь в самом себе. Надеясь на суть мечты, ноги учуяли тропу судьбы, скрученную в замкнутый круг. Горький опыт обретал реальные черты, исступление скользило по наклонностям в низость. Ложную гордость томила грусть одиночества. У подножия непостоянства разум глодала не утолённая жажда правды. Созерцание не сдавалось на милость невнятному обману. Трясинное мышление пронзило лицезрение. В выражение воззрения потухло бушующее пламя слепых страстей. Память загорелась неизбывным стыдом. От немочи воли вернуть в пристальный взгляд погасший свет, не уснуло безмятежное сердце под рассветной Луной. Боялась душа, покинув зов плоти, вернуться в земной прах. На закате озарений небесная слеза растопила леденящее покрывало пороков в зыбучей вечности.
Резец рогов
Лучами света Луна шагала по облакам. Хрупкий оленёнок боялся волков и просил птицу о помощи. Сметливая сова ловила тени бабочек и заметила в логове сонного медведя с клыками похожими на мощные рога. Оленец отломал у хищника грозный вырост резца, отходящий от корня. Роговые зачатки наложил на лобную и теменную кость. Хрящевая ткань пронзилась сосудами и окостенела. Оленец загордиться острой порослью, словно лезвием топора отогнал от стада волка. Увалень проснулся без обломков зубов, искал повсюду. Встретил оленца, тот молодой побег не отдал, колючку отточил со всех сторон. Беззубый топтыгин погнался за похитителем. Малец обомлел и вернул отростки. Шатун отпрыски вставил в дёсны. Понапрасну рассердился, хорошо подумал и решил, что без рогов легко макушке и решил беречь заостренные наконечники резаков. Украшения из клювов птиц и отщепов копыт нашивал подвесками на головной убор для сонных оков. Телок бежал на вершину поскотины ускорить рост парных стрел от ветвистых корешков.
Лёд судьбы
Луч Солнца плавил ледники иззубренных вершин. Кашкара цвела, скорбя об увядание. Медведь ходил в согласии с потоком жизни. Пристально следя за капризами погоды, не уместился в берлоге. Опавшей листвой тлела осень, ледышка Луна куталась в снежные облака переживаний. Звёзды утратили веру в будущее рождение. На камнях хрустнул иней. Ветры спустились в ложбину. Скованная изморозью сойка замолкла. С холодным сердцем звери коченели на ходу. В безмерной пустыне одиночества вдохнув томность метели, застудил когти шатун. Колкая позёмка небытия истощала заряд чувств, резала душу изнутри. Внешнему застою не дала заснуть бездна отчаянья. Лживая стужа шуги играла с судьбой. Прозрачный холод жёг кипятком забереги чувств. Осознав краткость времени, бродяга оценил вечную длительность, освобождающую от ошибок. Усваивал уединённо мыслить о худшем из зол в земных превращениях. Чуял чёрствость провала независимую от разума. Голод удлинял мучения. Сквозь недуги в проруби глаз пустота Абсолюта сочувственно сверкнула цветом вечного льда. Вмёрзший в наледь самобытия равнодушный к гибели медведь вспомнил, как босиком блуждал по росам бессмертия.
Листья-цветы
Солнце не отыскало выход из тьмы, луч разума сгорел. Угасала заря, ночь остыла, ветер рассвирепел, туча грозила градом. Палые листья превратились в цветы, замёрзли слёзы ручья, затих щебет плачущих птиц. Грусть гнула к земле гибкий тальник. Зрелые шишки спрятались в хвою. От взмахов крыльев улетающих диких гусей замерло усердие Луны. Медведица в берлоге неба не могла уснуть грызла тоска по медвяным грёзам. Во взоре изюбра ожила зависть к измеряющему раздолье облаку. Без разлук и встреч бурундук спрятался в закрома. До крови исколотая шипами ожиданий, рыжую лисицу не согрела мышиная радость. От неизбежных потерь кабарга убежала наугад в неизвестность. На распутье в прошлое лето не сбылись надежды, безответным счастьем звёзд в разбитое сердце шагнуло ненастье. Олень топтал грязь невзгод, сны тревожил явью. Под гнётом студёных забвений, в снежный покой укутанный перевал уповал на оттепель в жизни. В свежем дуновение перемен, осенённое быльё выдохнуло боль. Вздохнуло облегчение.
Сумерки дум
На вершинах снег рассеял свет зари ушедшей в серые тени, ночь заблудилась в звёздах. Нерасторопная Луна задремала у изголовья венчика цветка. Из трещины неба сумерки опустились на скалы, душа раскрыла глаза. В недвижном тумане по чтилищу скользили ведомые людей птицы, чудились чудеса. В венце могущества путеводный валун, в виде филина-старика копил силу духа. Дремлющим оком глядел на плесневелость сознания. Отвращал несчастье, даровал состояние. Стоял стеной между злом, выводил из западни обид, являл свободу. Капля за каплей не спеша таял врачующий раны ледник. Мерцали грёзы сомнений в мираже беспамятства. Время рассвета отмерял крик кукушки. Оберег сжал каменный клюв, связка из лент застонала от застенчивой ласки. Поверив в мечту, расступилась тьма ясной тропой искать счастье. Чуя очарование на крыльях летающий ветер очнулся в лепестках кашкары. По закоулкам памяти гуляло гулкое эхо. Расцветала тайга чарами яви, в росах искупалась заря. Накопив в сердце досады, на проталине дум разбитое бессонницей Солнце глотало ревнивые слезы вечности. Таинственная жизнь тайги проплывала мимо, оленец уподобился светилу через мудрость зимующих синиц.
Преломлённые всходы
Луна застряла в когтях Большой Медведицы. Страшась одиночества, Солнце распалило огонь в брюшине неба. С продрогших камней облетел оцепенелый мороз, в талом снегу проснулся посев. Лицезрение гибели отступило. Затрепетали туманные сеянцы облаков над неоплодотворенной горой. Силой мысли ветер по наледи выметал время, разбирал каждое семя, наискосок высевал дождь. В ручей наполнился водой, насквозь промочил защитную кожу зерен. Поглотив свет, менялась внутренняя пустота тела, корни вросли в тёплую почву. Зародыш усилия воли не сгубил в материнской утробе. Отдохнув в тиши, тлел упрямо дух проростка, судьба глотала воздух, дрожало сердце ума. Завязь чувства сложила суть стихий в восторг бытия. Проснулись посевные смыслы. Отпрыск вырвался к тоскующей по цветам весне, хранительнице жизни. Взлетели кеклики за мошкарой на нектар земных звёзд. На цветочной поляне медведь прикорнул у берлоги. Обманчивое бремя Солнца лелеяло всходы преломлённого счастья на одичавшем пустыре вечности.
Поток судьбы
Увядающая заря сникла. Побелела окрылённая Луна на нетающем одеяле снега. В утёс застучала мимолетная морось. Опавшая хвоя села на мель, ручеёк смыл гусиный след. Повеяло свежестью утра. Росой распахнулась тропа. Ветер взлетел по течению судьбы, эхо кричало в разные стороны. Меняло направление, тянуло сквозняк успеха навстречу неизвестности. Искало вольный путь, во сне бродило, обходило камнепад, от усталости падало в щель. Отдыхало от ран, возвращалось назад, водило по кругу рождений. Шло сквозь писк и грохот, наталкивалось на случайности. Скользила по надрывному гудению разума, тянулось до бесконечности. Теряло надежду, кротко взирало на берега тишины, отображало звучание бытия, развёртывало сущность жизни. Падало в оковы молчания, использовало силу тона. Признавало колебание за нормальное состояние. В нелепостях воздерживалось от затухания звучания. Не губило скрип в душе, укрепляло чувственное начало, разрушало обыденность, отстранялось от окружающего шума. Искало опору в потоке неизбежности событий запечатлённых наперёд. Узнав смысл тоски исходящего звука, зычно заревел изюбр, волк полюбил охоту, сердце съёжилось, вечность застыла.
Незыблемость скалы
За незыблемый утёс упала всесильная Луна. Взошло вездесущее Солнце. Дождь тоской омыл снег-лежняк. Поток не оставил камня на камне, разбился о стылую скалу гордости. Уверенный в собственной мощи отдёрнул оползень бытия к сокровенной истине. Волк вспомнил, как терзал клыками лося. Над грудой орех кедровка душе доставляла пустые хлопоты. Смолой истекло каменное сердце, крылья устали. Мучили представления об оголённых плитах на непокорённых вершинах. Тревожила забота о плоти тайги в прахе. В поте и слюне оценила действо днём и взяла в наставники суть Солнца. Ночью сделала образцом здравый смысл Луны. Во власти лучистого стремления пришёл в порядок ум. Воля помогла пробиться сквозь зубастые пики безлистных хребтов и расселить семена кедра в трещинах и шероховатостях замшелых голышей. Туман напоил росами посевы. Свободно странствуя, тяжба жизни вновь обрела внутреннюю основу в сердце птицы-сеятеля. Всходы мечтаний слились с небесным началом единой сущностью сквозь годы.
Осознанный риск
Над звёздным гнездом кружила Луна. С хвои срывались капли живицы. Избавляясь от одиночества, оленёнок стремился в мир надоблачных вершин. Шёл через камнепады и лавины, обвалы и трещины, селевые потоки и паводки, водопады и туманы, ураганы и грозы. Рискуя чувствовал себя прытким. К намеченной цели пробирался сквозь тревогу, страх, сомнения, усталость, лень, тоску. Опасаясь холода, жары, ослепительной яркости, нехватки воздуха и усталости гора воспитывала выдержку, смелость, упорство, лихость, терпение. На стыках бесконечностей избавляла от недостатков, освобождала от суеты. Пропасть Вселенной давала ощутить силу воли, осознать слабость. Не изводила сердце, погружённое в покой, теряла злобу, в борьбе с преградами познавала желания. Мечта ждала рассвет, дающий надежду духовно повзрослеть. На заснеженной высоте ценить то, чем пренебрегал внизу. Спускаясь с вечных льдов в долину, вновь пережить весну, заново радоваться запахам земли, волнению цветов, не заметных в обычных буднях.
Сведущее видение
Закат погас, лучезарную мечту затёрла мгла. Безумным проблеском в очах ожили грёзы ночи. В смутной яви сердце внимало тишину в пределах бытия. В дыхании жизни разум стал рабом воли звёзд. Семя слезы внутри ока стало больше утёса. Крылатое дуновение лучами стремления перелистало цветы неразделимого угодья. Птах спрятал душевный мотив в дупло дерева предела. Выживал ради борьбы вечной и смертной премудрости. Не верил глазам, чудилась пустота Вселенной. Небо осознало силу, сдвигающую мысли, испытывало утробу страстей на связь мрачной лжи с искрой истины. Потаённое днище нетленного духа чуяла из тучи выползающая Луна. Вспыхнул всполох сущностью света, надежда прорастила ущерб сути сверху вниз. В сознании шелохнулся росток сомненья, потусторонняя реальность вела наглядные знамения в творёный мир ветров и облаков. Проницательным взором гроза узрела неприступный огонь в скорлупе туч. Завидев тень молнии, небо скользнуло по Млечным ухабам. Зажжённый в сведущем видении навык поплыл снизу ввысь к изъянам бытия. Питаясь страстью, зрела мера обмена, яма цвела дарами. У края сна не объятый тьмой рассвет согрел зарю, Солнце вылупилось из яйца.
Мудрость покоя
Метель снежила на крылья, в полёте изнемогли рябчики. По течению облаков качалась гроза. Молния испепелила сумерки, звёзды заискрились. У кромки скалы истлел туман. Соком налилась трава, зазубринами расцвёл шиповник. Нектар кедров разбрызгался по редколесью тайги. Искра тряхнула золу очага, согрелось простуженное сердце, померк рассудок. Олени столпились у дымокура, медведь терзал падаль. Явив миру себя, Луна укрыла неотступной тенью сущие сны, поощряла жизнью, карала гибелью. Под гнётом нарушений обезумела вьюжная память. Из небытия пробился всход разума, из скорбей родилась душа, из камня плоть, из росы очи, из раскаяния мысли, из виденья смысл, из зари кровь. В веру пустило корни сознание, надежда питалась мечтой, в воздухе зрела отрада. Пространство позабыло безудержность времени, в жилах дрогнуло сочувствие. Сжавшись в комок, покой устроился в венчике первоцвета. Сквозь пещеры оголённых чувств до проталин ума шла Луна, вновь вернулась поднимать в равноденствие Солнце.
Венец восприятия
Луна поутру на макушку одела облачный венец из тоски о прошлой жизни. На снежном ветру осыпались лепестки кашкары в чувственную стихию. В отблеск зари скользнула от испуга лиса, приуныла куропатка. По пороше лоси откочевали на зимовку. Лоно матери опустело, внутри чума качнулась люлька с младенцем. Выше головы вне тела родилась ясность познания. Дитё увидел в ореоле знакомые звёзды от возникновения до распада миров. Думал животом, дарующим страдания, воображал всеведение. Россыпь сеялась в гниение, восставала в нетлении, сыпалась в немощи, росла в силах. Сознание сжигала огнем, студила льдом, уносила ветром, ранила лучом, останавливала понятие на время. Разум удерживала внутри сердца, невидимыми очами взирала в душу. Снилась борьба за выживание в прошлых жизнях. Выше бытия сияла беспредельность мысли, мудрость сжалась в забывчивость. Малыш биение переживаний ощутил в висках, плотью усвоил успех. В негасимом пламени закоптился чайный котелок, висящий на цепи над костром. Упала игольница из кости. Свадебный нагрудник зазвенел лучезарными подвесками о вставки из кожи. Обрамление Солнца прояснило будущее в едином вздохе настоящего.
Очаг чувств
Во тьму ворвалась заря, запахнулась Луна в лучистой петле Солнца. Потускнел родовой олень в россыпи звёзд на летучей реке. Насмешкой судьбы рухнула пустота на ковёр из листьев. Вопреки унынию туча сошла с разъевшего болью рассудка. Росы на горы упали метеорами, расцвёл рассвет. Вдохнув угар, ветер раздул искру из опавшей золы, пламя породило борьбу различий в очаге нетленных чувств. Всполох желаний оживил сердце, блеск будил страсти в душе. Дым отогрел цветное настроение, вскипятился чай в котле. Сочетая гордость и стыд воли, воздух омолодился, к злости добавил доброту. Исконный огонь, мерно вспыхивал и угасал, приносил гибель лжи, просветлял суету впечатлений. Зажигал ощущения. Прояснял точность осязания, слух, вкус, обоняние, зрение, догадку. Рассудок выражал суждение, не позволял истлеть сознанию. Человек мечтал разумом подчинить стихию света в огне, влияющую на судьбу Вселенной. В озарение меж горем разлуки и болью утрат подмёрзлая молния вспыхнула неземным костром осмысления.
Негасимый рост
Встретились взглядами Луна и Солнце, от огня отделился свет и стал догонять время. За далёким облаком узкая тропа затерялась среди камней. Утёсы прижались друг к другу. Мечтая стать мотыльком, затрепетал лист на ветру. Испив до дна условности яви, не до сна стало птичьей натуре взлетевшей вслед за лучом. Во тьме разыскивала направление в незакатный свет по изменению огня и тени перемен. Надежда рухнула, охладел задор души, взгляд потух в немеркнущей молнии, от края до края изгоняющую мрак тоски и наполняющую очи прозрением. Оперением неведения укрыла зачин сердца от прямого вездесущего свечения разума, истребляющего невежество. Настигла Луну, вбирающую в себя все свечения чувственных и умопостигаемых миров. Поймала негасимую звезду, сводящую с яркости истиной в образах. Встретила Солнце, умеющее закрытым зрачком видеть сокрытые чувства. В не видимых лучах крыльев небесных мерцание возникало, питалось, росло к возведению. В плену невзгод стремилось пристать к непреходящему блеску жизни на земле. В пылу излучения озарённая мудрость жаждала неувядающего блеска и просветилась нетлением, собрав урожай плодородной сущности в своём уме.
Живая воля
В очаге стеснённом костровищем отблеск извечного света терял мощь. Грозовой ураган обогнул кашкару, истлел холод, облако притащило Луну. Солнце в зенит простёрло лучи энергии излучения. На тропе к теплу покраснел муравей на бересте. Ручеёк наполнился лепестками багульника. Подсчитав заслуги и промахи, малые птахи вспорхнули в поток времени. В ветре, в воде, в огне олень охотился за силой воскрешать душу. Невидимую, неосязаемую, не приобщаемую сущность созерцал умом. Неуловимая суть удирала от внешнего чутья. На осмысление опиралось упорство до перенапряжения, решимость до истощения. С внутренним чувством рассудка пробивался сквозь западню наваждений накапливать мощь. Отразил лишние мысли, избежал звериных клыков. На земной прах взглянул очами небесных глубин. Одинокая слеза на щеке поверила в мечту сохранить живую волю умного сердца для связи с совестливыми мирами. В сонме звёзд свет сжёг тьму, мудрость удавила глупость, из лживой значимости истина вывела к жажде жизни.
Разумность чутья
Потускнел отблеск звёздных очей, туман побежал за мечтами. В гнезде облаков созрела Луна. В изголовье небес морщила брови заря. Вздрогнули цветы, сутулился лёд вершин, ночь погрузилась в пустоту небытия. Мысли запутались в изнанке сознания. Зола сожгла сомнения, заструился дымок костра, мошка заплясала по жухлому травостою. До мозга костей пронзила прохлада утра. Из прошлого рос страх, толкал свершить неверный шаг. Пояснение случайности боролось с тенью судьбы, ум копался в предрассудках. Упорно всматривался в чувственную глубину сердца. Зорко искал знамения, одобрял задачи на жизненной тропе, как предвидеть грядущее. Гнулся под ветром скитаний, тратил силы, слушал шёпот эхо, внимал крику внутри, заставляющему выбирать направление. Совет мысли, опирался на опыт души, следовал за чутьём, обманывался в суждениях. Марево заблуждений скрывало причины невезения. Олень мечтал вернуться в озарение чувств, узреть знак небес. Расчётное время вместилось в миг, растянулось на целую значимость вечности. Нутром осознал, лучше взирать вперед, не оказаться позади уходящего стада. Судьбоносное Солнце обратилась к земле с разумной надеждой, кочевать изо дня вдень.
Тело времени
Хвоя замерла, Солнце скрылось в алой туче преодолеть воплощенную череду. Сумерки окутали вершины. Ветер окинул взглядом лощину, приподнял вереницу гусей в начало искать конец. Поток мировращения смыл след от ступни. Знамением мига семя тишины упало на твердь. Олень сбросил ветки рогов в невозвратное прошлое. Медведь забился вглубь чрева берлоги спастись в тени будущего. Шагая от низшего простора к высшему в промежутках терялись мысли. Переживания сужали и продлевали минуты, вертелись по кругу. Покидая годины в сновидениях, смысл пребывал в вечности, а непрестанность в разрывах мгновений. Ум жил в реальности воображения. Сезоны вздохнули в сердце мечту о незыблемом возвращении времен года к жизни. Опережая отражение, Звезда утра ждала первый снег, снегирь уселся на голую ветвь измерять чувства в себе. Время, утекающее в обратную сторону, не исправлялось. Освобождаясь от исконных зароков, Луна наложила заклятие численника на волю огульного сознания непостижимого бытия.
Колыбель зарниц
Солнце отдалось дремоте, изнылось осердие Луны. Туча вытрясла град на сухие утёсы, радуга взмыла. Глубина ручья взглянула глазами звёзд, веки подернула льдом. Инеем замерцала хвоинка. Мёрзлый цветок потерял лепесток, ягель иссяк, осердились звери. В уме повторяя имена родственных гор, воздушный олень встретил в тучах танцующую грозу. Призвал на помощь непреклонную скалу, в ужасе пятился в пропасть. В уважение клыкастой горе за то, что она позволяет, подниматься на её высоту сбросил рога в кучу нерушимых валунов. На перевале пучок шерсти очесал о кедровый стланик. Растившая оленя вершина осмотрела дар, пропустила в каменную колыбель зарниц. Трещал гром, разжигал молнию. Зародыш огня вдохнул зной, вспыхнул пламенем, изгарь превратил в свет. Луч страсти гнулся меж небом и землёй. Жар затронул плоть, зажёг раскалённую волю. Олень не сгорел, изменился в лице, всполохом искр увенчал голову. В пепельной груди твёрже камня закалилось сердце. Зола запекла гортанный рёв. Взору открылось вместилище счастья, прозрело обозрение, влияющее на пылкую судьбу. В сверкании окоченевших солнц склоны поросшие тайгой, оленя спасли от разъярённой стаи волков.
Необратимость безвременности
Закатный луч Солнца клонился в смутный сон, тени сбежали, цветы увяли. Звёзды стали подобны серёжкам тальника. Волк услышал шорохи поступи по опавшей хвое, заметил грядущее, сумел сменить ожидание. Лось искал исток необратимости, нервным шагом стареющий рок истекал вспять. Старался наверстать потерянный промежуток, побрёл по обратному пути от гибели к рождению. Оказался лосёнком, удостоился сердца малыша. Помнил смысл жизни прошлого, не влиял на пережитое. Исступлённо ступал за предел времени, не уходя от судьбы. Поток вечности уносил мысли, в пучине забвения утоплял надежды, поглощал личный смысл. Отчаялась плоть киснуть в пагубе, освободилась от уз ига, в напряжении воли польза и досада стали сутью сознания. Лживо желалась над прошлым власть. Память возвращалась, с иного света доходил знак. Забытьем очищал рассудок от истекших впечатлений, череда не искупалась. Утраченные и воплощённые мечты вели к настоящему. Кочующий из будущего мгновения оленец обратился в Луну.
Слепое чутье
Солнце подмигнуло Луне. Заря потускнела над вершиной. Обнятое сумерками сознание обмякло. Сродство с небом истаяло в каплях росы. В отблеске синевы нерестился туман, увядший пустоцвет тянулся к лучу светил. Волком раненый олень не покорил жизнь, не воплотился в сияние. Падучей звездой скатился в ущелье. Не заметил зрячую явность и заснул в поле личного зрения. В лучистых очах плясали цветоносные луга, искры чувств пронзили тело. В уме звучал отголосок эхо. Слепозрение созерцало невидимые завязи иных сухоцветов во внутреннем взоре разлукой разорванного сердца. Не видя темноты, рассудок ошибки объяснял сглазом. Память предчувствовала, воображались смутные намеки разбудить желание и волей растревожить сон. Уходил из ложной слепоты, как придётся, наваждение развеивал по ветрам. Вобрав в себя суть мудрости, росла, цвела, плодоносила душа. Озарилась мысль идеей пути к свечению мироздания, при помощи нюха и слуха пройти сквозь тьму препятствий. Слепое чутье помогало не натыкаться на пороки. Сокрытым оком распознавать зрительные образы путеводных норм. Прозрели задатки предсказывать поведение диких животных и нащупывать собственную судьбу.
Пища мыслей
Из праха истины поднялись небо отец и природа мать. Олень не знал, откуда пришел и робел утерять бессмертие. Ел грибы дающие начало жизни. В жажду и голод не вкушал испорченную пищу, влекущую к низменным страстям распада сердца. Тратил стойкость на продление существования. Мыслил не насытить тело, а напитать душу. Без приправы казалась безвкусной снедь. На скалистом выпасе облизал глыбу соли от сглаза Луны. Из камня выжал рассол, закусил ягелем. Повадился слушать плоть и желудок стал органом мышления, но не усваивал еду. Вышняя пища дала внутреннее здоровье для созидания незакатной судьбы. Сердце черпало надзвёздное лакомство, дух нуждался в любви. Ум поддерживал волю, свобода заняла рабство, раздумья намерение, дыхание вселенную. Обладающая тленной оболочкой душа получила власть вечности. Вкус яства смаковал во сне, как наяву, но не насыщал тело. Проглатывание слюны не сохраняло от погибели. Ветер гнал пыльцу цветов, время, проведенное под Солнцем, в срок жизни не входило.
Бремя бытия
Зимний снег растаял, волны облаков вздыбились к небесной вершине. Сущность истины скрылась в утробе грозы. Из дождевого отчаяния вынырнула Луна гадать по сну наяву. Сморщился туман, Млечная тропа проросла грибами. Серёжки тальника опали врознь в озёрное отражение. Познав сиротство, эхо уныло шептало беспризорные имена ветра. С хмурых скал скользили камни независимо от сознания, не зачатого оленёнка. Замялось бесплотное время в петле невесомой пелены. Призрак зарождения не знал, что счастья нет в отсутствие смысла. Влажным взором зародыш чуял мирскую суету. В иной пустоте исполненная надеждой, душа вздохнула, тлела прозрением. Мысль зрела в выражении сути не сказанного, видимость проросла из небытия. Безначальное отсутствие роднило бодрствование разума. Чувства прониклись ощущениями. Не зная, увидит ли её Солнце, Звезда Вечера послала судьбу Звезде Утра. Привязанный к нарождению рассвет огнём озарил в чреве ночи плод мышления. Воля духа согрела тело воззрения. Ухватившись за истину света, мужало сердце грудничка в лучах Солнца. Обратив взгляд внутрь себя, из обратных начал сущее творило бремя на оборотной тропе бытия увековечить грядущее.
Сухоцветы багульника
На рассвете зазолотился шишкой кедр, ветер дожал тенью. Солнечный луч озарил тайгу чувственным теплом. Воспоминая сны, очнулись былинки цветов печальными знаками судеб. Меркло изменчивое сияние, отлётные пищухи укрыли голые ветви осин. Заливая светом ущелье, Луна зацепилась за облако, на росток кашкары наступила пята слякоти. Порывистая стужа пронзила мглу сорочьего гнезда. Снег теребил сердце скалы, загустел цветочный нектар. В небытие канула осока, очнулись сугробы, склонились сухоцветы к побегам Саган-Дайля. Сплетённые в охапки и скрученные в выпуклые формы лепестки издавали ягодный аромат с древесными нотками. Утратив изначальную суть живости, увядшие бутоны несли смысл зыбкости бытия, восстанавливали силы вдогон дальним переходам. Мудрость узоров крепила близость с высшей силой звёзд. Подобно Солнцу морозник украсил венки на скальных отрогах, дарил продление жизни в голод. Связав настоящее с прошлым сухие букеты душистого багульника дали переправу меж миром живых и предков для душ ушедших и приходящих вновь. Останавливая взлетающее во-вспять время, подснежный бессмертник сохранял вечную окраску запоздалой оттепели.
- Вечно убегающая даль
- Гордость денной Луны
- Раскрытый во времени ветер
- Сила Млечного Солнца
- Росный нектар жарков
- Тепло лучистой надежды
- Разворот тесного времени
- Дождь цветочных лепестков
- Кочевые гнёзда звёзд
- Звезда кочевой судьбы
- Лунная колыбель души
- Горизонт окрылённой мечты
- Лучистая радость рассвета
- Золотая тень равноденствия
- Отсвет заоблачного очага
Читать книги о Тофаларии
В добрый путь
Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич
